– Ты.
От звука его голоса я вздрогнул и невольно попятился, ища спиною дверь.
– А... а где граф? – задал я глупейший вопрос.
– Его нет. Нет и не будет. Здесь только я.
С каждым словом он подходил все ближе и ближе, пока не встал напротив меня, лишая тем возможности уклониться.
– И зачем тебе граф, когда здесь я, – выдохнул он мне в лицо. – Я скучал по тебе, Андрюша... так скучал... А ты, ты вспоминал обо мне?
– Нет... прекратите... уйдите... – жалко шептал я, чувствуя, как начинаю дрожать от его голоса, запаха, от жадного блеска его глаз.
– Куда же я уйду, – он наклонился еще ближе, кладя руки мне на плечи, – когда ты дверь закрыл?
И тут же, без дальнейших церемоний он завладел моим ртом, целуя глубоко и жадно, торопливо тиская меня сквозь одежду. Ноги мои подкосились, и я в изнеможении привалился к двери, еще до конца не веря в то, что это происходит сейчас и со мною...
Но это было.
Был он, страстный, необузданный и дикий, словно стихия, что, налетев на меня, разметала остатки внутреннего сопротивления и развеяла грезы о свободе без него. Был я, задыхающийся, стонущий, запрокидывающий назад голову и бесстыдно прижимавшийся к нему бедрами, приглашая, провоцируя его к соитью. Хотя ему того и не требовалось. Он продолжал жарко целовать меня, срывая одежду, целуя и кусая обнажавшуюся кожу. Это не было любовной игрой, лаской, прелюдией к соитью. Нет, то была страсть грубого властвования, низкая, низменная похоть, жаждущая беспрекословного подчинения, и именно это заставило меня, потеряв остатки рассудка, сдаться, полностью вверив себя воле золотоглазого Барса.
Не помню, как я оказался уже на диване. Лежа на спине, полуголый, с расставленными ногами, задыхающийся, попеременно облизывающий сохнущие губы, я был, верно, столь для него желанен, что князь лег на меня тотчас же, не сняв до конца одежды.
И вдруг здесь, в чужом доме, в кабинете, куда могли вот-вот войти, на ужасно неудобном диванчике, в объятьях того, от кого я бежал все это время, я наконец почувствовал себя... живым. Нужным. Правильным. Какое бы безумие ни происходило меж нами сейчас, оно было единственной разумной вещью, случившейся со мной за последние полгода. Тело мое, и разум, и душа слились вместе в нервическом предвкушении того, что сейчас неминуемо должно было произойти. И со мной должен был быть только он, мой страстный мучитель, мой златоглазый дьявол, преследовавший меня и во сне, и наяву.
Мой Дикий Барс.
Я хотел сказать ему об этом, хотел кричать что он – желанен. Что я наконец понял, чего я хочу, и смирился с тем, что было. Но горло мое было словно сдавлено невидимой рукою, и я не мог говорить, лишь стонами подгонял его и без того торопливые ласки.
Когда скользкие, безжалостные в своей уверенности пальцы проникли внутрь меня, я, не сдержавшись, вскрикнул в голос, так это было хорошо. И тут же его ладонь запечатала мне губы.
– Не кричи, ну не кричи... хоть раз... сокол мой... – лихорадочно шептал он, расстегивая на себе одежду. – Потерпи...
И в тот же миг он подхватил меня под колени, и то самое, горячее, твердое... желанное разом заполнило меня. Дыхание мое прервалось, на глаза навернулись слезы... не боли, нет, хоть и ее было немало, но облегчения.
Этого, вот этого самого я и ждал все пустые ночи. И дождался. Я проиграл, я сдался и... о боже милостивый, как же это было хорошо!
Я не мог лежать тихо и смирно, как, верно, того желал князь. Я не мог. И потому извивался, стонал и вел себя словно безумный. А может я, наконец, обрел рассудок? Не знаю, и мне было все равно. Был только я, и был князь, вторгающийся в меня по обыкновению властно и жестко, но и не забывавший ласкать меня, так что я чудом удерживался, чтобы не кричать от наслажденья, переполнявшего меня.
Демон, преследовавший меня по ночам и наяву, был здесь и во плоти. Я хотел его, я жаждал его и принимал в себя охотно, стонами и вскриками подтверждая свое желанье. Когда же наслажденье стало особенно нестерпимо, впился зубами в собственное запястье, глуша крик... и слезы хлынули у меня из глаз, вместе с семенем, брызнувшим мне на живот. Князь неистово задвигался, через минуту с гортанным вскриком упал на меня, жадно целуя в шею, и вскоре затих.
Не знаю, сколько мы так пролежали. Но когда князь встал, я был еще не в силах подняться. Он же, откинув с лица выбившиеся волосы, окинул меня с головы до ног долгим, тяжелым взглядом и вдруг отвернул голову в сторону, с силой прикусив зубами нижнюю губу. Разметавшийся, тяжело дышащий, со следами слез на лице, еще не пришедший в себя после страстного соитья, я был, верно, столь непригляден для него, что он не желал смотреть в мою сторону. Но я не мог пока шевельнуться, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. «А может... может, он злится на себя, что опять поддался «сопливому мальчишке», показав, что тот для него по-прежнему желанен? – припомнил я подслушанное на балу. – Да нет, видно же было, что это я. Я сдался ему, и теперь он, верно, досадует, так как ломать во мне более нечего, и я уж не интересен ему... Так? Или...»
Мечась от одного раздумья к иному, я оттер лицо и попытался приподняться. Увы, чересчур поспешно, и потому, охнув, откинулся обратно, переводя дыхание. Князь, вздрогнув, шагнул ко мне, но остановился, с силой сжав в кулак протянувшуюся было руку. После резко развернулся на каблуках и вышел, даже не взглянув на меня.
А я остался, не в силах еще что-либо сделать. В чужом доме, полуголый, со следами богопротивной любви на теле, в кабинете, куда могли в любой момент войти, я как мог удобнее вытянулся на диванчике и бессильно прикрыл глаза. Мне было совершенно все равно, какой скандал может подняться, застань меня кто здесь. Впрочем, в последнем я сомневался. Тот, по чьему приказу меня привели сюда, наверняка преотлично знал, с какой целью князь ожидал меня, так что наверняка озаботился, чтобы нас никто не обеспокоил.
И верно, с час, а то и более, что я лежал там, а потом одевался, пытаясь вернуть себе как можно более пристойный вид, никто не вошел. Немного поплутав по незнакомому дому, я смог выйти, не привлекая к себе лишнего внимания, и отправился к себе. Что мне делать дальше, я не представлял совершенно. Мне казалось, что свой шаг я сделал, и очередь была за князем. А его поступок оставлял меня лишь мучительно гадать: что же случилось и что мне теперь делать дальше? Почему он ушел, не сказав мне ни единого слова? Могло ли случиться так, что он перестал желать меня, только лишь я показал, что мне не противны его ласки... и он сам? Множество вопросов роилось у меня в голове, и ни на один из них я не находил ответа.
***
Сутки спустя я стоял в своем кабинете и отрешенно наблюдал, как танцуют снежинки за окном. Давно уже перевалило за полдень, а я так и не вышел из дома, сказавшись на службе больным. Мир в очередной раз перевернулся с ног на голову, но я, похоже, к подобному уже привык. По крайней мере, былой паники и мыслеблудия у меня не было. Теперь было лишь звенящее опустошение и полное нежелание что-либо делать.
Я все еще стоял, когда в соседней комнате послышался громкий шум. Я обернулся, как раз когда дверь с треском распахнулась, и под брань слуг в комнату ввалился... Прохор. Вот уж кого я точно не ожидал увидеть.
– Пропустите. И не беспокоить. Никому.
Двери затворили, я обернулся и обнаружил, что Прохор со всегдашней своей цепкостью ухватился взглядом за мое запястье. Смутившись, я поспешно натянул перчатку.
– Опять? – тихо спросил он.
Я, не ответив, только пожал плечами. Что тут можно было сказать? Что я, как последняя тряпка, уступил? Сдался? Позволил ему, наконец, одержать верх? Так Прохору и так о том известно. За тем и пришел...