– Так вот почему... ох, барин, не погубите! – внезапно заголосил денщик, бросаясь мне в ноги. И заговорил, словно очнувшись, быстро и непонятно: – Один ведь вы и можете. Я-то думал, с чего он? Хоть и понятно, с чего. Но все ж таки... так вот внезапно. А оно эвон как случилось-то! А ведь государь-то, он не откажет! Подпишет, и вся недолга! Пропадет князь, как есть пропадет! Я как узнал, сразу и к вам. Ведь только вы и можете... Не погубите!!!
В конце он попытался было обнять мои ноги, но я очнулся и, схватив его за плечи, принудил подняться.
– Кто кого погубил? При чем тут его величество? Объясни толком, Христа ради!
Прохор, качнувшись, перевел дух и стал объяснять более внятно, что погнало его искать меня. И от его рассказа кровь отхлынула от моего лица.
Вернувшись с бала, то есть сразу от меня, князь, запершись, до утра просидел в кабинете. Не пил, нет, а все собирал и разбирал пистолеты. А с утра, приказав одеть парадное, поехал к фельдмаршалу, что в эту пору оказался в златоглавой. С требованием сей же час подписать ему назначение на границу.
– А я ведь знаю куда! – причитал старый денщик, – На верную смерть ведь идти хочет! Сам греха на душу не взял, так хочет от чужой руки погибнуть! Фельдмаршал-то бумаг не хотел подписывать, так князь кричать стал, что к самому государю пойдет... Я знаю, у меня там знакомые есть, все как есть пересказали.
Я, покачнувшись, переступил с ноги на ногу.
– Так что, подписал он бумаги?
– Нет. В том и счастье наше, что нет! Три дня дал – одуматься, а потом... Погиб князь, как есть погиб, – вновь запричитал денщик, – На вас только и надежда, барин. Отговорите, родименький, спасите его...
Поняв, чего от меня хотят, я, отступив, оперся спиной о стол. Гнев закипел во мне с невиданной доселе силой.
– Спасти?!
Я в ярости сорвал перчатку и сунул искусанную руку ему в лицо.
– Этим?!! Я – спасти?! После всего, что он...
Не договорив, я резко отвернулся к окну. Нестерпимо захотелось бросить все к чертовой матери и уехать куда подальше. В имение, домой, на дальний луг. Зарыться лицом в траву... и просто лежать...
Только какая трава зимой?
– Ведь любит он вас, барин, – глухо сказал мне в спину Прохор.
Будто бы я не знал. Нет, сейчас я бы не поверил, только не сейчас. Но я слышал... из уст самого князя... хоть и сказано то было не мне. Любит...
– Да какая это... любовь?
– А самая что ни на есть, – твердо заявил Прохор. – А что «такая-разэтакая», так уж какая есть. Таким его господь сделал, и не нам то менять. Да только любит он вас без памяти. Как вы уехали, неделю пил без просыпу, насилу в себя привели. Отродясь такого не было. Опосля трех адъютантов за месяц сменил. Все ладные, как один светленькие да синеглазые. Забыть, видать, хотел. Да не смог. Всех выгнал взашей.
Я не оборачивался, но и не прерывал его, жадно впитывая простые, так нужные мне слова. Ободренный моим молчанием, Прохор подошел и чуть тронул меня за рукав.
– Иначе забыть пытался. Амирчика у Сандро забрать хотел.
Я резко обернулся к нему.
– Азиева?!
Нет, только не это! Ведь Амир-то Сандро любил...
– Не дал грузин, не дал! – поспешил успокоить меня Прохор, – Сказал, что на пистолетах с князем драться будет, самолично мальчишку зарэжэт, но не отдаст.
– И... отступился князь?
– Отступился, барин, отступился. Ему-то все равно, кто. Другого привез, черненького, востренького. Да все не то... Запил опять, по девкам гулящим пошел, цыган звал, парней отвратных, что губы красят и в юбки рядятся, а все об вас думал. Не выдержал – за вами поехал. Фельдмаршал-то князя давно звал, все в златоглавую выписывал, а тот упирался. А за вами приехал.
Прохор чуть помолчал и неожиданно виновато посмотрел под ноги.
– Мы ведь давно уж здесь, барин, – признался он, – С самого лету. Шпиков князь нанял, детективов по-ихнему. И наших, и англицких. С утра придет, а ему отчет подают – где был, что делал. Тем и жил. Как вы с Лизаветой Павловной встречаться стали, аж с лица спал. Пил, буянил, грозился на дуель вызвать... да только непонятно кого. Потом успокоился: доложили, что, мол, несерьезно это. А после...
Я слушал, и внутри меня... как будто отпускало. Словно груз, давивший на меня все это время, снимался, вершок за вершком. А в груди разгоралось что-то непонятное... но приятное и покойное. Странно, а я думал, что был бы в ярости, узнай, что кто-то тайно следил за мной. А оказалось... Нет! Этого не может быть! Никогда!
– Хватит! Довольно!
Прохор запнулся на полуслове, а потом опять заладил свое:
– Не погубите, барин! Хоть поговорите с ним, греха-то от того не будет. Он для вас – что хотите, только молвите...
– Фельдмаршал дал три дня, – холодно, как только мог, начал я. – Может, князь и сам... одумается. Если нет – дашь мне знать.
Часы то летели галопом, то плелись, цепляясь один за другой. Я не мог спокойно ни есть, ни спать, мог лишь сидеть в кабинете, снова и снова терзая свою память. И вспоминалось отчего-то вовсе не пережитое мной унижение, а то самое приятное, что я без успеху старался гнать от себя в иное время. Теперь же у меня даже на то не было сил. Особенно ярко помнилось произошедшее на балу, когда кожа горела под его руками и стоны сами слетали с губ... Не того ли я все это время искал?
И словно в ответ мышцы мои напрягались, желая вновь почувствовать в себе запретное, и мужская плоть моя наливалась силой и болезненно ныла. И ничьи руки не могли подарить ей облегчения, кроме как...
Я сходил с ума.
На исходе второго дня к черному крыльцу подошел опрятно одетый мальчик и передал на словах короткое послание:
«Не одумался. Собирает вещи».
Я выслушал его, рассеянно сунул серебряный рубль и ушел в кабинет. Вызвал слуг и приказал подать умыться. Позавтракал, оделся как для прогулки, спокойно вышел из дома и сел в экипаж.
Через полчаса я стоял перед домом, где, как теперь мне было известно, остановился князь. Никем не задержанный, я прошел в дом с парадного крыльца, прошел его почти весь и остановился перед резными дверями, что предположительно вели в кабинет.
Я не думал ни о чем. В голове было настолько пусто и легко, что в ушах слегка звенело. Зачем я здесь? Что я буду говорить, как отговаривать? Нужно ли это вообще? Меня ничто не заботило. Я просто... приехал сюда. Я улыбнулся и толкнул дверь.
Ничего и не понадобилось.
Князь, взлохмаченный, в одной рубашке, небрежно заправленной в черные брюки, первые секунды не мог поверить, что это я. Потянулся было перекреститься, но уронил руку и просто стоял и смотрел.
Я шевельнулся, хотел подойти, и тут он стремительно пересек комнату и рухнул предо мной на колени.
Князь ***, бешеный Барс пограничья, надменный, гордый, не ломающийся не перед чем, стоял предо мной на коленях. И слезы текли из его глаз.
– Андрюша... – только и выдохнул он, – Андрюшенька... ты...
– Я...
И словно лед на реке вскрылся. Князь заговорил, быстро, страстно, глотая слова и мешая их с поцелуями, покрывая ими мои руки. Называл ласковыми именами, сулил все мыслимое и немыслимое.
– Родной... все тебе, все отдам... Дом, имение, деньги – все... Душу мою, жизнь, сердце из груди вырву – только не уходи. Останься... Пальцем тебя не трону, вижу – противен... Только не уходи. Умру я без тебя.
Выдохся, иссяк, голову назад запрокинул, в лицо мое глазами впился, ответа ждет, приговора.
А у меня в горле ком стоит, слова сказать не могу. Тогда я наклонился, запустил пальцы в его кудри и поцеловал.
В первый раз – сам.
Конец
Январь, 2004