Алексей отошел от окна и поймал свое отражение в большом, потускневшем от старости по краям зеркале. Слов нет, Серж Новосильцев разодел его на славу и даже расщедрился на один из своих жилетов («такого нет даже у английского посланника», – многозначительно шепнул сотрудник посольства). Тем не менее в одежде с чужого плеча, хотя та и шла ему а merveille[2], Каверин чувствовал себя неудобно. Он терпеть не мог – занимать в долг что бы то ни было, и неважно, шла ли речь об одежде, деньгах или женщинах.
Однако в следующую минуту Алексей увидел Полину, и все суетные мысли разом вылетели у него из головы.
Полина метнула на офицера стремительный взгляд, обошла его, как столб, и приблизилась к зеркалу. Затем приставила к лицу маску на палочке и покрутилась на месте, дабы убедиться, что мадемуазель Серова хороша со всех сторон.
Алексей хотел было сказать комплимент, но тут черт (или, возможно, приревновавшая к Полине госпожа Удача) подал ему мысль пошутить.
– И зачем мы пытаемся обокрасть месье Эпине-Брокара? – спросил Алексей. – Достаточно показать ему вас, и он сам все отдаст.
По тому, как сверкнули глаза Полины, Каверин сразу же сообразил, что шутка вышла неудачной, но было уже поздно.
«Как бы не так! – помыслила про себя барышня Серова. – То, что он может отдать, мне и даром не надо!»
Вслух, впрочем, она спросила:
– А что с этим, как его… с Матвеем?
Алексей поморщился так, словно невзначай проглотил жабу.
Днем он заехал в посольство за Матвеем, оказавшимся плюгавым рябым мужичонкой с хитринкой в глазах, а дальше начались бесконечные мучения. Сначала вор ограничивался тем, что демонстрировал ловкость рук, предъявляя ему бумажник, всего минуту назад спокойно лежавший во внутреннем кармане сюртука Каверина, или часы, совсем недавно надежно прикрепленные цепочкой к жилету, причем Алексей никак не мог понять, как ему удается их украсть. Дальше было только хуже: стоило чопорному барону М. с лорнетом заглянуть к ним и осведомиться, успели ли секретные агенты сработаться, как с руки его чудодейственным образом исчез перстень, подаренный барону первой юношеской любовью. Каверин был готов показать под присягой, что Матвей даже не подходил к послу, и тем не менее, когда перстень неожиданно обнаружился в кармане у Сержа, куда просто никак не мог попасть, Алексею было строго-настрого приказано не спускать с вора глаз.
– Если этот затейник провалит все дело, – сказал Новосильцев, напирая на слово «затейник», – то отвечать будете вы, сударь. Да-с.
Затем сотрудник посольства круто повернулся на каблуках и проследовал к выходу. Даже его спина выражала неподдельное негодование.
– Матвей, – попросил Алексей, – ты лучше брось свои шутки, а? Нам с тобой и так скоро попотеть придется.
– Да понял я, – откликнулся мужичонка жалобным голосочком. – Вы только не тревожьтесь, барин. Сказано: надо найти шкатулку – значит, найдем. Как она выглядит-то?
– Шкатулка как шкатулка, крышка с перламутром, а внутри – бумаги на французском языке.
– Эх, не силен я в языках-то, – вздохнул Матвей. – С перламутром, говорите?
– Именно.
– Большая или маленькая?
О размере шкатулки Каверину ничего не было известно.
– А пес ее знает, – отозвался офицер. – Шкатулка, и все тут. Находится в доме, но где хозяин ее прячет – неизвестно.
– Ничего, отыскать ее – дело нехитрое, – фыркнул Матвей. – Все люди, ежели у них что ценное есть, норовят его в одних и тех же местах прятать. Не то мы, у кого ничего своего ценного нет, давно с голоду околели бы.
«И во что я ввязываюсь?» – вздыхал про себя Алексей, когда карета без гербов везла его с «помощником» к особняку-развалине, откуда вся троица должна была ехать на бал.
– Матвей на кухне, – сообщил он сейчас Полине. – Я приставил к нему Григория, чтобы тот чего-нибудь не стащил.
Мадемуазель кивнула и снова повернулась к зеркалу.
«Какой вздор! – смутно думала она, разглаживая складку на платье. – Какой-то мошенник, я и этот офицер… Бумаги, Египет… Александр завоевал Египет, который был провинцией персидской империи. Как интересно, должно быть, было жить в те времена! Не то что сейчас – чины, ленты… Фи, какая скука!»