Догоняю политрука. Чувствую, что он задыхается. Рядом замечаю Кувалдина и Чупрахина. Стараюсь не отстать от них.
- Урра-а! - басовито кричит Кувалдин.
Десятки голосов подхватывают призывный клич. Кто-то, сраженный пулей, падает справа, слева, впереди... Но остановиться уже нельзя: до вражеской траншеи не более двадцати метров. Отчетливо видны перекошенные лица гитлеровцев.
- Урра-а!..
- Аа-аа-аа, - откликается на флангах.
- Аа-аа-аа, - напрягаю голос и прыгаю через траншею.
Кто-то хватает меня за ногу. Падаю, повернувшись назад, вижу: бледный, с оскаленным ртом фашист. Пытаюсь вырваться. На помощь подбегает Мухин. Он бьет гитлеровца прикладом по голове.
Поле боя уже не оглашается сплошным гулом. "Ура" гремит лишь в местах, где немцы еще оказывают сопротивление.
- Не останавливаться! - предупреждает политрук. - Выходить на западную окраину поселка. - У Правдина черное лицо, раненая рука лежит на груди, подвязанная поясным ремнем. Без шинели, в ватной телогрейке, он кажется еще выше.
Залегаем у каменной ограды. Наступает затишье. Вдруг с крыши дома ударил автомат. Пытаемся определить направление огня. Шапкин приказывает мне узнать, кто это стреляет. Делаю несколько коротких бросков - и вдруг с крыши падает на мерзлую землю фашист.
- Ха-ха-ха, - кто-то хохочет вверху. - Не бойся, он обезвреженный.
Задираю голову: Чупрахин прилаживает к коньку крыши кусок кумача. Вражеская мина рвется за оградой.
- Ишь как злятся, цвет им не нравится. Водрузив флаг, Иван спрыгивает на землю.
- Воюем! - говорит он. - Знамя-то развевается... Красное, наше, советское.
Из окошка подвала выглядывает стриженая головка мальчика.
- Дяденька, теперь можно? - спрашивает паренек Чупрахина.
- Теперь вылезай, - отвечает Иван и протягивает руку, помогая мальчишке выбраться из подвала. Мальчик по-взрослому докладывает Чупрахину:
- Геннадий Захарченко, разведчик из катакомб.
Иван тащит его за угол, в безопасное место, и рассказывает мне:
- Подполз к дому, вижу: из подвала смотрит на меня эдакая симпатичная рожица и серьезно предлагает мне свою помощь. Сиди, говорю, там, без тебя управлюсь. Ты как же сюда попал? - спрашивает Иван у Геннадия.
- Я из катакомб. Ночью ходил в село за картошкой, а когда возвращался, фашисты взорвали вход в каменоломни. Наши, конечно, там погибли. Пришлось обратно в село идти. Спрятался в подвале. Пять дней сидел... И тут вы пришли. Возьмите меня с собой. Я здесь все тропы знаю, умею стрелять из автомата. Возьмите, не пожалеете. У меня даже граната есть, - похвастал вдруг он и достал из кармана завернутую в тряпицу лимонку. - Настоящая, только нет запала.
- Нет, хлопец, останешься здесь. Вот тебе дом, и хозяйничай в нем, решительно возражает Чупрахин и отводит мальчика в подвал.
Политрук вновь поднимает роту в атаку. Огородами и садами выходим на западную окраину поселка. Далеко в складках местности теряются мелкие группы отступающего противника.
Поступает распоряжение окопаться.
- Фриц бежит, а мы остановились, - недовольно замечает Кувалдин, па минуту разогнув спину.
- Разговорчики! - обрывает его Шапкин, примостившийся в воронке от снаряда. Его лицо испачкано пороховой гарью, вырван кусок шинели, и сквозь дыру виднеется нательная рубаха. Вспоминаю, что в моей ушанке приколота иголка с ниткой. Предложить разве взводному в роте, не сообщать о нем тому "косолапому матросу", который запер его в подвале.
- Как же ты сюда попал?
- Как все, - с серьезным видом отвечает он. Я советую ему залезть в нишу и сидеть там, пока не наступит ночь.
- И ты никому не говори. Ладно? - выглядывая из укрытия, обращается он к Мухину.
- Хорошо, - соглашается Алексей.
В траншее появляется Замков. Вытирая платком лицо, лейтенант интересуется:
- Ну, как вы тут, товарищи, устроились? Что-нибудь заметили подходящее для нас? Мои огневики не подведут! - Он ползет к Шапкину и оттуда наблюдает в бинокль за противником.
Кувалдин развязывает вещевой мешок и открывает банку консервов.
- Ешь, - предлагает мне, но сам не ест, а, сев напротив, молчит.
- О ней думаешь? - спрашиваю Егора. - Может быть, выплыла. Говорят, многих спасли, - утешаю Кувалдина, а заодно и себя.
- Не до них было.
- Почему?
- Ладно меня успокаивать. Вон Кирилку успокой, а то совсем парень скис. Попрыгай - замерзнешь, - советует ему Егор.
- Вот бездельники, - укоряет нас Чупрахин, появившийся с большой вязанкой поленьев на спине. - Я и дров принеси, и соломы для растопки, и нишу для очага ковыряй. Черти невысушенные, ведь простудитесь. Сейчас устрою вам комфорт.
Он быстро разводит костер.
На левом фланге гулко разрывается несколько снарядов.
- Злится, - замечает Иван, старательно отвинчивая крышку медальона и извлекая оттуда кусочек терки и спичку.
Политрук сообщает, что наши части подошли к Керчи, десант успешно справился с боевой задачей.
- Это хорошо, но вот остановились мы напрасно, оторвется фашист и уйдет, - басит Кувалдин.
Я замечаю, с какой строгостью посмотрел на него Шапкин.
- Ты что все долбишь: напрасно, напрасно! - прикрикивает он на Егора, когда уходит политрук. - Ты что, лучше командующего разбираешься в стратегии?
В костре шевелятся синеватые языки пламени. Падают легкие, пушистые снежинки. Слышатся раскаты шторма.
Иван предлагает мне плитку шоколаду:
- Бери и помни: - где Чупрахин, там знай наших! Ребята, кому подштанники заменить, у меня есть чистое белье. Люблю порядок. Это у меня от деда такая наследственность. Жил у нас в селе гражданин, по прозвищу Митрофан - незаштопанный сарафан. Ух как не любил его дед! Однажды Митрофан у деда рубль взаймы попросил...
Глаза слипаются, сквозь дрему слышу, как сокрушается Иван:
- Здрасте, я им про Митрофана, а они спят. Ну и пехота, матушка-рота.
Ночью во взводе появляется Шатров. Он предупреждает:
- Если гитлеровцы пойдут в атаку, высоту не сдавать, постараться захватить пленного. Вас будет поддерживать дивизионная артиллерия.
- 7
Впереди полыхают разрывы; небо дымное, черное. В двух метрах сидит Кувалдин и, как это он часто делает, грызет сухарь, медленно, долго. Меня это раздражает.
- Перестань!
Егор и ухом не ведет. Подползаю, дергаю за рукав:
- Слышишь?
Егор лениво смотрит в лицо, на скулах шевелятся желваки.
Час назад фашисты опрокинули на окопы огромную чашу огня и металла и льют эту тяжелую смесь без конца. Я тревожусь за Генку: он еще в нише, и, если Егор узнает о нем, он устроит мне нахлобучку.
- Хилый ты, студент! - кричит Кувалдин, пряча в карман недоеденный сухарь. - Сейчас они пойдут, готовь гранаты.
...Гитлеровцы идут плотными рядами, плечом к плечу: издали кажется, не цепи, а зеленые морские волны. "Хо-хо-хо!" - перемешиваются с выстрелами их выкрики.
Бьет наша артиллерия. Катящаяся гряда начинает редеть: в ней появляются просветы, одни фигурки отстают, другие спотыкаются, неуклюже падают, замирают на месте.
- Огонь! - заглушая выстрелы, командует Егор.
"Трах-тах-тах... Тррр-тррр, тах-тах". Стреляем дружно, почти в упор.
- Танки! - вскрикивает Беленький.
- Что орешь? - одергивает Кирилла Кувалдин. - Перестань метаться!
На гребне высотки вырастает длинная цепь неуклюжих коробок. Тотчас же среди них вспыхивают яркие снопы разрывов.
Неожиданно в траншее появляется Правдин.
- За Родину! - он взмахивает тяжелой связкой гранат, но голос его сразу тонет в гуле орудий и лязге гусениц.
Я тоже сжимаю в руке гранату и смотрю на Егора: он уперся ногой в стремянку окопа, нацелился в подползающий танк.
- Получай!
Машина, будто споткнувшись, останавливается, потом сердито кружится на месте, словно гигантское чудовище, лишившееся одной ноги. Из-за подбитых и остановившихся черных коробок выползают другие - тяжелые, дышащие жаром.