Возвращается Беленький. Он разглядывает нас так, будто мы вернулись из преисподней.
- Целы? А бомбы? - не говорит, а ловит воздух. - А там угодило в тылы.
- Врешь! Убитые есть? - подбегает к нему Мухин.
- Не рассмотрел... Из санроты прямо сюда. И зачем так близко к передовой расположили медиков?
Вижу, вприпрыжку бежит Егор.
- Ты правду говорил: выплыла она. Смотри тут. Правдину звонил, он разрешил на часок. К ней бегу. И, не задерживаясь, уходит.
- Что это с ним? Никак, немецкого генерала взяли в плен? - спрашивает Чупрахин.
- Похоже на то, - отзывается Мухин со своего места.
- Это он побежал к знакомой девушке, - поясняю ребятам.
- К бабе, и так бегать? - удивляется Чупрахин.
- Смотри, сам не так побежишь! - замечаю Ивану.
- Чупрахин ни за одной юбкой пока не бегал, - расправил плечи Иван. - Я к нежностям не расположен. А без нежностей, какая же, любовь - так, вроде этой обгорелой спички: огня не жди.
- А Машу Крылову сразу приметил, - напоминаю Ивану о докторе.
- Это хирурга-то? Ничего девушка, только она же врач. Боюсь одного вдруг меня ранят, и я попаду в ее руки... Спаси меня, боженька, от вражеской пули и осколка, - дурашливо крестится Иван.
Отчетливо представляю Аннушку, их встречу с Кувалдиным. Какая-то чертовщинка волнует сердце, волнует и щемит. На минуту перестаю замечать все, что окружает меня, вижу только одно лицо Аннушки с большими глазами, в которых сверкают живые звездочки.
...Кувалдин приводит с собой красноармейца с рыжей бородой и такими же рыжими усами, крупным носом и щербатым ртом. Он представляется нам деловито, словно пришел учить нас какому-то важному ремеслу, в котором мы совершенно не разбираемся.
- Прохор Сидорович Забалуев, - подает каждому из нас свою шершавую руку. - Значит, вот такая статья, - добавляет он, - будем вместе немчишку постреливать. - И, заметив у Чупрахина под ногами валяющийся боевой патрон, прикрикивает: - Добро топчешь, подними! Соображать надо: ведь в этой боеприпасе твоя же сила, парень! Учить вас надо!
Иван круто поворачивается к Забалуеву, с удивлением смотрит на него:
- Это ты, отец, мне?
- Не таращь глаза, подними!
- Слушаюсь, товарищ генерал! - нарочито вытягивается Чупрахин перед Забалуевым. Подняв патрон, говорит: - Скажи мне, Прохор Сидорович, на какое расстояние полетит вот эта самая "боеприпаса", если пульнуть из твоей винтовки? И может, ты ответишь заодно на такой пустячный вопрос: когда кончится вот эта канитель, которую называют войной?
Забалуев поглаживает бороду. Его взгляд останавливается на Мухине.
- Когда я был вот таким мальчонкой, - показывает он на Алексея, первая мировая война шагала по планете. Потом началась гражданская. Так вот эту боеприпасу я, брат, четыре года пулял...
Начинаем спорить: высадятся ли Англия и Соединенные Штаты в Европе, чтобы нанести удар фашистам во Франции.
- Все идет к этому, - проявляет свою осведомленность Беленький. - По этому поводу, говорят, идут правительственные переговоры. Скоро гитлеровцам придет крышка, время работает против них.
- Крышка-покрышка, - ворчит Чупрахин. - Не верю я этим американцам и англичанам. Они ведь за здорово живешь помощи нам не окажут. Империалисты делают все с выгодой для себя. Так я говорю, Кирилл Иванович?
Беленький, подтянув ремень, длинно отвечает:
- Если говорить с точки зрения стратегии, то есть основного удара, и учитывать политические события, которые сейчас происходят, то надо прямо сказать, Чупрахин не прав. Вот я, когда учился в институте...
- Погоди, погоди, Кирилл Иванович, - прерывает Кувалдин Беленького. Прямо говори: выступит Америка на нашей стороне против гитлеровцев?
- А чего тут отвечать: все зависит от места, условий и времени. Понимаете, я вам сейчас разъясню...
- Пошел философ петлять! И где его такой мудростью начинили? удивляется Чупрахин и обращается к Егору: - Ты сам, Кувалдин, ответь: выступят они на нашей стороне?
Артиллерийский налет прерывает спор.
После обеда приходит Правдин. Нос у него заострился, фуфайка вся иссечена, рука по-прежнему на перевязи. Хочется подойти к политруку, сказать что-то хорошее, теплое.
- И чего этот проклятый фриц вдруг замолчал? - возмущается Чупрахин. Не выношу тишины! Товарищ политрук, скоро мы двинемся вперед? Что за стратегия сидеть в окопах? Мы же не какие-нибудь англичане, чтобы комфорт в окопах устраивать, правда, дядя Прохор?
Забалуев поглаживает бороду:
- Не знаю, браток. - И добавляет: - Война долгая будет. Привыкай сидеть в окопах.
- "Привыкай"! - передразнивает Чупрахин Забалуева. - Это вам не четырнадцатый год, отец! Сказал же, "Долгая!" Ты, видать, старой закваски солдат, но ничего, мы тебя перевоспитаем.
- Есть, товарищи, очень важное дело, - сообщает политрук. - Надо к немцам сходить - разведать. Кто из вас пойдет добровольно?
Некоторое время длится молчание. Правдин поправляет повязку. Забалуев посасывает самокрутку. Мухин теребит в руках ружейный ремень. Беленький смотрит себе под ноги.
Первым отзывается Чупрахин:
- Пишите, товарищ политрук: матрос Иван Чупрахин, это я, значит... Ну, что молчите? - кричит он на нас. - Языки проглотили?
Делаю шаг вперед. Правдин окидывает меня испытующим взглядом. Видимо, мое телосложение не внушает ему доверия.
- Он по-ихнему говорит. Очень может пригодиться, товарищ политрук, поясняет Чупрахин. - Пусть идет.
- Я пойду, - поднимается Кувалдин.
- Пишите, - поправляет автомат на груди Мухин.
Дядя Прохор толкает в бок Кирилла, шепчет на ухо:
- Не робей, сынок, отзовись!
Горячая волна срывает с голов шапки.
- По местам!
Пригнувшись, мы разбегаемся по траншее. Артиллерийский обстрел длится несколько часов.
Ночью политрук, собрав нас к себе, рассказывает, как будем готовиться для перехода линии фронта, говорит, что группу возглавит Шапкин.
- Но это не сегодня и не завтра, - поясняет нам Правдин и лощинкой уходит на свой наблюдательный пункт.
- 9
С левого фланга, где находится Феодосия, доносится гул артиллерийской канонады. Он начался ранним утром, когда еще светились на небе звезды, и продолжается уже больше часа. Когда он прекратится, никто не знает. Дядя Прохор, положив рядом с собой автомат, штопает шинель. Дырочка небольшая, но на видном месте - на плече: это след осколка. Но Забалуев умалчивает об этом. Чупрахин, глядя, как Прохор ловко орудует иголкой, замечает:
- Портным, что ли работал?
- Нет, не угадал, садовник я. Есть такая станица Ахтапизовская, слышал?..
- Как же, знакомый населенный пункт, - отвечает Иван. - Помнишь, Бурса, у колодца индюка встретили, говорил нам: сколько вас тут иде, а он все про и пре. Помнишь, па Петра Апостола похожий, с длиннющей белой бородой... Георгиевский крест у него на груди.
- Ну и что? - настораживается Забалуев.
- А то, что индюком он, тот крестоносец, оказался. Шибанули мы фрица, и будь здоров! - Чупрахин надевает каску, поднимается на бруствер. Улегшись поудобнее, он наблюдает, как мечутся за холмами вспышки разрывов. Забалуев дергает его за ногу:
- Слышишь, слезай браток, нечего тебе там торчать, а то шальной осколок черябнет, и будет тебе индюк.
- Отстань, - брыкается Иван. - Опять бомбардировщики летят, - сообщает он. - Заходят, разворачиваются. Ребята, наши появились... Под хвост им! Так! Горит один вислобрюхий!
Покачнулась земля, дохнула в траншею горячая волна воздуха, даже руки ощутили прикосновение тепла. Забалуев силой стаскивает Чупрахина вниз. Иван отряхивается и сердито спрашивает Прохора:
- Чего мешаешь смотреть на их смерть? Ведь сбили одного вислопузика.
- А это, это что? - Забалуев тычет пальцев в черную дырку на левом рукаве Ивана.
- Пошел ты к черту! - отмахивается Чупрахин и бежит в укрытие.