- 14
Сидим в приемной командующего фронтом. Трещат телефоны. Стены помещения исполосованы проводами. Заходят офицеры, генералы, приходится то и дело подниматься, отдавая им честь. Редко кто из них обращает на нас внимание: или не знают, кто мы, или потому что своими делами заняты, - несколько дней назад гитлеровцы внезапно перешли в атаку. Они нанесли удар по стыку между северной и южной группами наших войск и заняли ряд населенных пунктов. Но на нашем участке линия фронта не изменилась. И все же мы вынуждены были повременить с разведкой. Сегодня вечером пойдем. Наша группа уменьшилась на одного человека. Правдин отчислил Беленького - не вынес парень тяжести тренировок. Кирилл был откомандирован снова в роту. Прощаясь с нами, он вдруг заявил:
- Не каждый может быть героем, война ведь особый случай в жизни народа. Я в другом деле покажу себя.
Кувалдин заметил:
- Рады будем, Кирилл...
А Беленький, сняв шапку, пятерней расчесал густые волосы и на этот раз ничего не сказал. Он удалялся по косогору, чуть перекосившись в плечах, отчего казалось, что он все же вот-вот обернется и произнесет очередное поучение, но так молча и скрылся за сопкой, прихрамывая на одну ногу.
Сейчас с нами будет беседовать командующий. В дверях появляется Мельхесов. Он узнает Шапкина, подает ему руку, интересуется настроением группы.
- К выполнению задания готовы, - громко отвечает Захар.
Мельхесов, взглянув на Правдива, скрывается за дверью.
Снова оживают телефонные звонки. Егор изредка бросает взгляды на Аннушку. Любит он ее, наверное, крепко, но скрывает это от других. Как-то на тренировках Аннушка не смогла быстро настроить радиостанцию на заданную волну. Правдин, считая секунды, хмурил лицо.
- Помочь бы надо, - шепнул я Егору. Кувалдин повернулся ко мне, отгрыз кусочек сухаря, сказал:
- Сама настроит.
- Пентюх, - возмутился я.
- Ну-у, - улыбнулся Егор, продолжая хрустеть сухарем.
- Торопитесь! - крикнул Правдин, не отрывая взгляда от часов.
Я вскочил и подбежал к Аннушке. Мои пальцы быстро забегали по рукояткам настройки. Политрук одернул меня:
- Отставить! Кто вам разрешил помогать?
Я отскочил от рации, споткнулся и упал, расцарапав себе о камни руку. Потом, после занятий, не мог смотреть Егору в глаза.
В приоткрытую дверь из смежной комнаты слышен голос Мельхесова:
- Чепуха, враг не может организовать серьезного наступления...
Кто-то прикрывает дверь. Теперь доносятся лишь отдельные слова. Лицо Шапкина вытянулось, глаза вновь стали сухими, поблекшими.
- Заходите, - зовут нас в кабинет командующего. В дверях Чупрахин шепчет мне:
- Плечи расправь, а то забракует. Отвечай генералу громко. Понял?
Первым политрук представляет генералу Шапкина. Захар делает три шага вперед, громко докладывает:
- Командир разведгруппы лейтенант Шапкин!
- Здравствуйте, товарищ старший лейтенант, - командующий мягким движением подает Шапкину руку. - Да, да, теперь вы старший лейтенант. Это звание вы заслужили. - И, повернувшись к нам, замечает: - Подчиненные у вас, вижу, орлы. Ваша фамилия?
- Красноармеец Иван Чупрахин.
- Ого, голос крепкий.
- Так точно, товарищ генерал, крепкий. Чупрахины хрипотой не страдают и кашлем не болеют. Кашель, он хвороба для разведчика поганая, - заканчивает Иван.
- Орел, орел, - командующий одобрительно качает головой и спрашивает: Вы хорошо знаете, куда идете?
Хором отвечаем:
- Знаем!
- Трудно, очень трудно будет.
Мельхесов в упор ставит вопрос:
- Сможете ли вы при угрозе плена живыми не даться врагу?
Об этом с нами говорил и полковник Хижняков. Мы знаем, куда идем, там все может случиться. Хором отвечаем:
- Можем!..
Знакомимся с оперативной обстановкой, с расположением немецких частей, пунктами сосредоточения фашистских войск.
На прощание командующий и представитель Ставки пожимают нам руки, желают удачи.
С наступлением темноты выдвигаемся на ничейное поле и здесь лежим, ожидая команды, чтобы двинуться вперед. Позади маячат высотки. Там находятся наши войска, прижатые друг к другу, как спрессованные.
Мы, разведчики, многое видим. Например, мало кто даже из больших командиров знает, что район наших позиций опутан густой сетью проволочной связи, ночью трудно пройти, чтобы не запутаться в проволоке. Шатрова это тревожило. "Не дай бог фашистской авиации совершить массированный налет: порвут провода, и штабы останутся без связи", - говорил подполковник.
Вокруг тишина. Как хочется вырваться из этой серой холодной горловины перешейка с постоянными дождями, сырыми ветрами! И кому пришло в голову назвать эту землю солнечным Крымом? Тянет сыростью. И ни одного звука.
- Онемели, вражьи души! - шепчет Чупрахин. Он лежит вниз лицом, обвешанный гранатами, в темноте похожий на бесформенный ком.
Падают тяжелые капли дождя. Я протягиваю руку к Ивану:
- Скоро, что ли, пойдем?
- Не туда звонишь, Бурса, - почему-то со злостью отвечает Чупрахин, жди сигнала от старшего лейтенанта.
- Внимание, - с хрипотцой в голосе предупреждает Шапкин.
- Отставить! Не двигаться! - вдруг распоряжается Правдин и вопросительно смотрит на Захара, как бы говоря: заметил вспышки ракеты, это знак приостановить разведку. Шапкин возмущается:
- Да что они там, шутят? Разрешите уточнить...
- Нет, я сам. Всем лежать на месте и ждать моего распоряжения. Если все в порядке, слышишь, Шапкин, будет дана длинная очередь из пулемета зелеными трассирующими пулями вдоль линии фронта в южном направлении, тогда продолжайте выполнять задачу, а если красную трассу увидите - немедленно возвращайтесь. Следите за сигналами.
Правдин бесшумно, как это может делать только он, ползет в сторону рубежа, где притаилась наша поддерживающая группа. До нее метров двести. Это оттуда был дан сигнал.
- Всем наблюдать! - предупреждает Захар и спустя минуту спешит туда, где только что скрылся политрук. - Я сейчас, - бросает он Егору.
Возвращается очень быстро.
- Ну, все в порядке, сигнала никакого не будет, по-пластунски за мной!..
И первым трогается с места по намеченному маршруту. Вздох облегчения вырывается из груди: наконец-то состоялась наша вылазка.
Впереди меня передвигается Аннушка. У нее на спине рация. Порой мне кажется, что я слышу тяжелое, прерывистое дыхание. Напрягаю слух. Ничего не услышав, все же шепотом спрашиваю:
- Аня, тяжело?
В ответ ни слова.
- Сигнал, товарищ старший лейтенант! - сообщает Кувалдин.
- Это не для нас, - резко обрывает его Шапкин, - тут есть катакомбы. Встать, за мной!
Мы лежим между камней у самого входа в пещеру, метрах в сорока за линией переднего края. Надо спешить иначе утром гитлеровцы могут обнаружить нас. Шапкин, чуть выдвинувшись вперед, лежит неподвижно. Наконец он сползает с бугорка. Но не успевает Захар произнести и слова, как раздается громоподобный гул. Впечатление такое, будто где-то наверху бьют молотками в пустые железные бочки. Без труда определяем: открыли массированный артиллерийский огонь.
- В укрытие! - приказывает Захар.
Гул канонады не прекращается: он льется сплошным, надрывным потоком с шипящим, захлебывающимся выговором.
- Самбуров, за мной, остальным отойти в глубь катакомбы, занять оборону, - отдает распоряжение Шапкин. Выползаем на бугорок. Уже настолько посветлело, что далеко просматривается местность. Из-за высоты, расположенной несколько левее, выползают немецкие танки. Они быстро принимают боевой порядок, увеличивают скорость.
- В наступление идут.
Захар, повернув ко мне голову, смотрит прищуренными глазами:
- Не ошибся ты, землячок, в наступление.
- Что будем делать?
Шапкин подвигается ко мне. Теперь он лежит со мною плечо к плечу. Я слышу его учащенное дыхание.
- Что делать, спрашиваешь? Покурим, подумаем. А вообще ты громко не удивляйся. Видишь, и самолеты немецкие пошли, - показывает он на небо. И вдруг предлагает папиросу: - Кури.