Бойцы окружают политрука. Правдин держит знамя. Взмахнув полотнищем, он говорит:
- Товарищи! Именем Родины, народа, партии приказываю: немедленно атаковать гитлеровцев. Пусть враг знает, что подземный гарнизон Аджимушкая действует и никогда не прекратит своего сопротивления... Чупрахин подбегает к "Тарасу Бульбе",
- Мил человек, дай мне "Дегтярева", а ты попей водички, - подает он пулеметчику пустую флягу.
- Пей сам на здоровье. Семен Гнатенко хорошо орудует этой штукой. Отстань! - свирепо вскрикивает пулеметчик и с необычайной легкостью бежит к выходу.
- Вот это дядя! Готовый матрос. До чего же мне такие нравятся! говорит Иван.
- Внимание! Предупреждаю, - политрук делает небольшую паузу и продолжает: - Как только услышите первую очередь пулемета, сразу открывайте огонь. Кувалдин, вывод бойцов из катакомб поручаю вам. Товарищ Гнатенко, за мной!
Егор выходит вперед и занимает место политрука, представляется бойцам:
- Кувалдин - это я. Приготовить оружие к бою.
Рык пулеметной очереди, и следом возглас Егора:
- За Родину!
- Братишки! - с надрывом подхватывает Иван. - Не отставай!
Поток людей выносит меня на простор. Захлебывается пулемет Гнатенко, поддерживаемый рвущими воздух ружейными и автоматными выстрелами. Над головой Правдина ярко-красным огнем вспыхнуло, взвилось и заколыхалось знамя.
- Вперед! - зовет Кувалдин.
Рассыпаемся по полю широким фронтом. Багряные кусты разрывов становятся все гуще, образуя лес, в котором горит каждое дерево. Справа, из-за высоты, показывается цепь танков. Правдин, взмахнув полотнищем, падает на землю. Знамя, словно длинный язык пламени, некоторое время колышется в воздухе. Чупрахин подбегает к политруку.
- Бурса! - кричит он мне. - Помоги поднять!.. Бледное лицо Правдина искажено болью. Осколок попал ему в ногу.
- Отходите к катакомбам, - приказывает политрук. Осколки дырявят воздух. Чупрахин, прикрыв собой Правдина, тащит его на четвереньках.
- Стреляй, Бурса, стреляй!
- Нет патронов, - отвечаю Ивану,
- Тогда кричи, криком их по мозгам, криком! В грохоте боя мой голос похож на писк котенка. Чупрахин злится:
- Громче! Что ты шепчешь! - И сам поднатуживается: - Братва! В бок им дышло! Эй вы, мы вас не боимся! Вот так их, Бурса!
У выхода останавливаемся. Здесь уже много бойцов. Они лежат между камнями и, у кого еще остались патроны, ведут огонь. Выстрелы жидкие, слабые, как крик обессилевшего человека. Кто-то из раненых просит воды. Чупрахин, привязав полотнище к винтовке, закрепляет его на большой глыбе ракушечника.
- Мы не зайцы, у нас знамя. Дед мне всегда говорил: стяг на ветру порядок в полку.
- Дядя матрос, здравствуйте, - подползает к Ивану Генка. - Я здесь уже давно. Мы с Григорием Михайловичем Пановым прямо со склада сюда...
- 5
Вспышка света - и сразу тугой, звенящий разрыв. Фашисты бьют в катакомбы прямой наводкой. Осколки изрешетили воздух.
Правдин лежит на брезенте. Осколком снаряда ему раздробило стопу левой ноги. Она держится на одном сухожилии. Когда перевязывали, рану, политрук просил отрезать стопу. Никто не решился. Политрук вновь повторяет свою просьбу. Лицо его густо покрыто крупными каплями пота, кажется иссеченным оспой.
- Нож дайте... Я сам, - поднимается он на локтях, смотрит умоляющим взглядом.
Рядом со мной сидит на фанерном ящике боец. У него черные, с узким разрезом глаза, тонкие губы и крупный нос. Где-то видел его. Наконец вспоминаю: Али Мухтаров - повар штабной кухни. Он несколько дней провел в нашей роте, потом его забрали в штаб дивизии - поваром.
Али медленно расстегивает шинель. Вижу: на поясном ремне висит большой кухонный нож, отливающий блеском стали. Замечает и Чупрахин. Он подходит к Мухтарову:
- Погоди, поищу врача. Говорят, Крылова где-то здесь. - И, наклонившись ко мне, шепотом: - Бурса, присмотри за ним, а то рубанет без всякого соображения. Я сейчас, - бежит Иван в соседнюю галерею.
Рядом с Али замечаю заведующего дивизионным продскладом Панова. При нем и был наш малыш. По совету политрука Геннадия определил на склад Шатров,
Панов дрожит, пугливо тараща глаза.
- Чего он так? Противно смотреть! И без оружия! - обращаюсь к Мухтарову.
Али спрашивает Григория:
- Гриша, малярией заболел?
- А? Что такое? - вскрикивает сиплым голосом Панов.
- Говорю, где твоя винтовка? - наклоняется к нему Мухтаров. - Потерял?
- А зачем она?.. Попали в капкан... Командиры, гляди, все переправились на Тамань...
Вспоминаю Замкова, командира дивизии. Хочется громко возразить, но лишь шепчу:
- Как он может так о командирах..,
- А ты, Самбуров, не слушай. Когда я приходил получать продукты, он всегда встречал вопросом: "Не знаешь, скоро ли отведут на отдых?" Пришел на фронт отдыхать! Эх ты, возьми себя в руки! - хлопает Мухтаров по плечу Григория Михайловича.
Тот ежится:
- Подохнем, как крысы... Не хочу так, уйду отсюда.
- Сиди и не паникуй! Ты кто есть? - Али смотрит в одутловатое лицо Панова. - Забыл?.. Напоминаю: боец Красной Армии. Понял? Молчишь! Или уже слова не можешь выговорить?
Григорий, поджав под себя ноги, что-то беззвучно шепчет пухлыми губами. Неподалеку раздается пистолетный выстрел. И когда звук замирает, приглушенный тяжелыми сводами катакомб, Панов кричит:
- Вот, слышали? К черту! Не могу!..
- Не можешь! - кричит Мухин. - Али, дай ему нож, пусть он перережет себе горло.
- Дай, - поддерживают Алексея со всех сторон,
- Пусть сделает себе харакири, самурай.
- На, бери, - воспламеняется Мухтаров. - Бери, чего смотришь? - Али сует рукоятку ножа в трясущиеся руки Панова.
Откуда-то появляется Генка. Он подбегает к Григорию, воинственно пытается защитить его. Но тот пятится назад и грузно падает. Спрягав голову под шинель, Панов стонет долго и тоскливо. Гена по-взрослому сокрушается:
- Вот беда, совсем Григорий Михайлович пал духом.
Очажки паники вспыхивают и в других местах, но тут же гаснут, словно зажженная спичка от сильного ветра. Уже многие знают, что погиб Шатров. Мухин сокрушается:
- Отчего так в жизни происходит, - говорит он. - Хорошие люди погибают в тот момент, когда они очень нужны... И Правдин вышел из строя...
- Война, - одним словом отзывается Чупрахин. Помолчав, Иван добавляет: - Место погибших займут другие, Алеша.
Я советовал Кувалдину взять руководство обороной в свои руки. Егор докладывал Правдину. Что тот сказал - не знаю. Сейчас, в изголовье у Правдива, держит в руках исписанные листки бумаги. "Нельзя медлить, Кувалдин!" - хочется сказать ему. После гибели Шатрова и выхода из строя Правдива в катакомбах наступило оцепенение. Что-то надо делать. Неужто Кувалдин не думает об этом?
- Готов? - заметив Егора, спрашивает политрук.
Напряженно вслушиваюсь в голос Кувалдина. Читает медленно, с расстановкой, словно боится, что Правдин устанет слушать.
"Товарищи арьергардники, все, кто сейчас находится в катакомбах! Мы попали в сложную и очень тяжелую обстановку. Но это не значит, что мы лишены возможности сражаться с гитлеровскими захватчиками. Все мы тут - советские люди, многие из нас коммунисты, комсомольцы. А это значит, что мы и под землей, испытывая невероятные трудности, обязаны найти в себе силы и умение беспощадно мстить врагу, всеми доступными средствами наносить ему урон.
Именем Родины, партии большевиков, Советского правительства приказываю:
Параграф первый
Из всех оставшихся сил и средств сформировать две роты, которые свести в особый батальон подземной обороны Аджимушкайских катакомб.
Параграф второй
Командирами назначить: первой роты - лейтенанта Донцова Захара Ивановича; второй роты - старшего лейтенанта Запорожца Никиту Петровича.
Командирам немедленно приступить к формированию подразделений и ожидать дальнейших указаний.