- Так их же, скорпионов, другим способом из танка не вытащишь. А бить их надо, или мы уже не бойцы. Эх, Николай, Николай, они же по нашей земле ползут, - вздыхает Иван. - Мы аккуратненько, без особого шума, - уговаривает он.
Долго ждать не приходится: на дороге вновь появляются мотоциклисты. Но, к огорчению Ивана, они проскакивают без остановки.
- Надо возвращаться, - напоминаю Чупрахину, - Времени уже много прошло.
Встречает нас Мухин. Он сообщает:
- Егор тоже ходил в разведку, привел с собой проводника. Теперь нам легче будет.
Иван подробно докладывает Кувалдину о результатах наблюдения, в конце не забывает сказать о записке.
- Этого делать нельзя, - строго предупреждает Кувалдин. - С врагом надо обращаться серьезно.
- Я понимаю, Егорка. Для серьезного разговора у нас нет подходящих сил... Ведь что пишут, болваны!
Проводником оказался парнишка лет четырнадцати, Никита.
Чупрахин сразу засыпает его вопросами: откуда он, кто рекомендовал его нам и вообще кто он есть. Никита поглядывает на Егора:
- Не знаю. Не положено говорить...
- Смотрите, ничего не знает! А как же ты поведешь? - налегает Иван.
- Поведу. Раз сказано - провести, проведу.
- Ну и оратор!
- Перестань, - обрывает Кувалдин Чупрахина. - Лучше займись автоматом, осмотри, почисть, вот тебе патроны, дозаряди диск.
- Патроны! -удивляется Иван. - Вот это обрадовал, Егорка! Давай-ка их сюда. Откуда достал? Смотри, Никита, как мы их сейчас будем укладывать. Вот эта штучка называется приемником.
- Знаю, - спокойно роняет Никита.
- Ишь, ты! Наверное, уже стрелял из этой штучки-то. Молчишь? Военная тайна? Ну-ну, молчи. На-ка патрон, протри его хорошенько. А ты, случаем, не знаешь, что такое флагшток? - с хитрецой спрашивает Чупрахин.
Разговор прерывают автоматные выстрелы. Они доносятся со стороны лесной дороги.
Чупрахин берет автомат. Он быстро вставляет диск, и я замечаю в его глазах искры; ему сейчас бы в бой.
- Никита, где эта тропинка? Веди, - распоряжается Кувалдин. - Самбуров, иди за Никитой, Сергеенко, Мухин - посередине, я - замыкающий. Чупрахин, прикрывай, ищи нас по отметкам на деревьях. Да не увлекайся тут. Ясно? Я с тобой еще поговорю...
- Есть! - Чупрахин, чуть согнувшись, бежит на выстрелы, скрывается за деревьями.
Лес становится гуще. Проводник останавливается, тяжело дышит, рукавом вытирает вспотевшее лицо. Дождавшись Егора, Никита понимающе говорит:
- Сюда фашисты не придут. Дедушка Назар сказал, что немцы в этот лес не ходят, боятся... А вам дальше надо идти вот этой тропинкой. Пойдемте, она тут, рядом, - показывает куда-то в кустарник. - А может быть, к нам? обращается Никита к Егору. - Отряд наш боевой. - Но, видимо, спохватившись, что говорит лишнее, он умолкает.
Никита уходит ночью. По-взрослому жмет каждому руку и сразу скрывается в темноте.
- Толковый парень. Партизан. - Кувалдин смотрит ему вслед и распоряжается: - Самбуров, осмотрите местность. Здесь будем ждать Чупрахина.
Выстрелы уже давно прекратились. Одолевает сон. Голова то и дело падает на грудь: тяжелая, нет никаких сил удержать ее на плечах.
- Чупрахин! - вскрикивает Аннушка. - Слышите?
Со стороны доносится треск веток. Потом вновь тишина, и опять легкий хруст. Ложусь на живот и вглядываюсь в редеющую темноту. Между стволами маячат две фигурки,
- Это я, Никита, - несется из кустов, - Матроса привел.
- 9
Низвергнута ночь, поднимается солнце
На гребень рабочих голов.
Вперед, красноармейцы! Вперед, комсомольцы!
На вахту встающих веков!
Поет Иван очень тихо, чуть сбив шапку на затылок. В голосе чувствуется тоска.
- Нет, все же Егорка круто поступил со мной. Оружие отнял, подумать только! У кого отнял?!
Кувалдин все же наказал Чупрахина за необдуманный шаг там, у дороги. Он передал его автомат Аннушке и уже несколько дней не посылает в разведку.
- Солдат без оружия, - никак не может успокоиться Иван. - Понимаешь, вроде я тень. Чупрахин - тень. Не хочу быть тенью, не хочу! Э-э, да что говорить, разве ты поймешь, - отворачивается он от меня.
Кувалдин за последнее время все больше напоминает Шатрова.. Может, тем, что строг, и тем, что никогда не жалуется на усталость, одним словом железо: молчалив и неподатлив. Но металл этот живой, в нем есть сердце, как бы Егор его ни прятал, оно стучит, стучит, и стук этот чувствует каждый из нас.
Егор, Мухин ушли в горы, чтобы наметить путь дальнейшего движения. Аннушка печет на углях картофель. Вжились в обстановку, и теперь она кажется нам не такой уж опасной, словно так и должно быть.
- Коля, посмотри, поспела? - обращается она ко мне,
- Вот пойду сейчас на дорогу, разминирую первого попавшегося скорпиона, и будет у меня оружие, - продолжает свое Чупрахин.
- Погубишь себя и нас, - предупреждает его Сергеенко.
- Не погублю, я аккуратненько.
- Иван, - становлюсь на пути у Чупрахина.
- Испугались? Эх вы!.. Я так, прогуляюсь маленько. Вот на бугорочек, подышу свежим воздухом...
- Переживает парень! - замечает Аннушка.
- Наверное, обижается на Егора.
- И все же он хороший.
- Кто?
- Чупрахин. Егор ценит его... Посмотри, как картошка, - повторяет она.
Подсаживаюсь к костру. Огоньки дышат, как живые. Пульсируют. Падают мелкие капли дождя. И от этого угли таинственно подмигивают.
- Испеклась?
- Кто?
- Картошка.
- А-а... Пожалуй, готова.
Аннушка щекой касается моего плеча. А угли подмигивают.
- Аня. - мне хочется вспомнить тот, случай когда мы вдвоем остались в лесу, рассказать ей, как я потом много раз видел ее во сне.
- Ну что, говори! - кротким взглядом смотрит в лицо.
- Сказал бы, да боюсь,
- Кого?
- Себя, кого же еще.
- Вот как!
- Ты смеешься.
Она берет меня под руку, и мы начинаем ходить вокруг костра. Ходим молча. Ну что же я такой? Даже в глаза не могу посмотреть.
- Не себя ты боишься, а Егора, - говорит Аннушка, поворачивая меня к себе лицом. - Так? Ну скажи?
Берет мои руки и прикладывает к своим щекам. Они горячие, а глаза мигают, как угли. Рот чуть-чуть приоткрыт, губы такие милые: еще одно мгновение - и я поцелую Аннушку. Но вдруг вспоминаю Егора, бегу к костру и, как сумасшедший, роюсь в углях, обжигая пальцы. Зачем она так со мной?
- Испугался?
Она становится рядом. Вижу в углях отражение ее лица. Но это, конечно, кажется мне.
- Ты же любишь Егора? - робко спрашиваю. Она ладонью зажимает мне рот.
Возвращается Чупрахин. Он садится у костра и начинает:
- Не шуточное дело, уже пять дней бездельничаю... А война идет и идет. А что Ванька Чупрахин делает? Что? Что он, сукин сын, делает?.
- Успокойся. Скоро вернется Егор, и мы пойдем. Сейчас поешь картошки, вот видишь, как хорошо испеклась, - говорит Аннушка.
- Ой, черти! Война идет, а мы картошку жрем.
Из-за кустов, пригнувшись, появляются Кувалдин, Мухин. Они встревожены. Егор торопливо рассказывает:
- В селе фашисты, их тут много. Надо немедленно уходить.
Идем без отдыха. Слышны орудийные выстрелы. Там линия фронта, может, к утру пробьемся к своим. Вершины гор облиты лунным светом. Небо - россыпь звезд. Почему-то вспоминаются донские степи, расцвеченные в мае травами. И тут же мысли о матери. "Дорогая!.. Каждый день в мыслях пишу тебе. Память моя, как некая тетрадочка..." "Дорогая! Я жив и здоров. Мои ноги ходят по советской земле. Сейчас мне немного, конечно, трудно. А кому в это время легко? Ты не беспокойся за меня. На фронте опасно. Но, как у нас здесь говорят, опасность - не смерть. Главное - уметь не поворачиваться к опасности спиной, тогда ничего, не страшно. Дорогая мама! У меня есть хорошие друзья. Раньше я не знал, что есть такие люди. Мой командир Егор Кувалдин. Он из Москвы. Мама, я верю: когда-нибудь ты увидишь этого замечательного Егора...".