Воспоминания, воспоминания... И вновь ожили бои. Ожили катакомбы, Теперь уж с подлинными именами и живых, и "вставших из гробов" и завалов, и тех, которые не встают, но в памяти народа живут вечно.
Глава вторая
Шла вторая половина мая сурового 1942 года. В штабе немецких войск царило оживление: командиры немецких частей доносили своему командующему группировкой о взятии последней переправы через Керченский пролив. Ошалелые от успехов штабисты поздравляли друг друга с наступившей тишиной, им очень хотелось тишины, хотя бы на несколько дней. И гитлеровцам казалось, что она наступила, ибо советские войска отошли на Тамань, правда, какая-то небольшая, очень небольшая горстка "безумцев" окопалась у поселка Аджимушкая, тоже маленького, очень маленького, и продолжает отстреливаться. Но это - пустяк, не пройдет и двух часов, как "безумцы" поднимут руки...
Горела Керчь. В порту и пригородных поселках рвались артиллерийские склады, с тяжелым шуршанием пролетали над домами снаряды. Падая на улицах, они дырявили каменные ограды. В одном из рваных проемов появилась вихрастая голова: глаза задиристые, волосы хохолком - непокорные. Паренек огляделся, свистнул кому-то и скрылся за оградой. Вскоре к стене подбежал черноголовый подросток. Он позвал:
- Братеня, Дима, где ты? Слышишь, я знаю, где лежат гранаты. Бабахнем по фрицам...
- Я тебе бабахну, Мишка, - вновь показался вихрастый паренек. - Товарищ Блохин, ты чего шумишь! - шикнул он на меньшего по-взрослому и помог пролезть в проем...
Дымился смрадным дымом и поселок Аджимушкай. Припав грудью к обожженной земле, лежал в воронке, неподалеку от крайнего дома, сухощавый полковник. То был Ягунов Павел Максимович, бывший начальник отдела боевой подготовки армии. Бывший... Не верилось, но что поделаешь, штаб на Тамани, а он, полковник Ягунов, остался здесь, в окружении. Мысль об этом сверлила его голову лишь одну минуту. Он отогнал ее прочь, как назойливую муху, и окинул взором взлохмаченную снарядами и бомбами землю, заметил неподалеку от себя батальонного комиссара, и ему стало как-то легче. "А комиссар-то из штаба фронта, - вспомнил он, где видел этого человека. - Кажется, Парахин, Иван Павлович. Комиссар на месте - теперь и командиру веселее".
Он еще не знал, чем будет командовать - полком или дивизией: Ягунов видел, как в течение нескольких дней, когда шли жаркие бои за поселок Аджимушкай, со всех направлений шли сюда ротами, взводами, небольшими группами и в одиночку бойцы и командиры из частей, прикрывавших переправу наших войск на Тамань, и Ягунов отводил им участки, позиции, и люди дрались, не помышляя об отступлении, не пугаясь вражеского окружения. Полковник проводил взглядом две автомашины и пароконную повозку, скрывшиеся в черном зеве каменоломни, прошептал: "Будем сражаться и под землей".
Об этом же думал и старший лейтенант Михаил Григорьевич Поважный. Он. находился в северной части поселка и не знал, что в километре от него, там, где маячит Царский курган, находятся советские бойцы и что незнакомый ему полковник Ягунов уже собирает силы в единый кулак. Для уточнения обстановки не хватало времени. С севера, со стороны Азовского моря, наседали немцы: они решили разделаться с "безумцами". Батальон, которым командовал Поважный, принял бой. Схватка длилась недолго. Враг вынужден был отойти.
Еще до подхода к Аджимушкаю вышел из строя командир полка майор Голядкин. Обливаясь кровью, он подозвал к себе Поважного и сказал:
- Передаю вам командование полком, приказываю не отступать... Держитесь, Михаил Григорьевич, до последнего дыхания...
Голядкина и раненого комиссара полка старшего, батальонного комиссара Евсеева унесли с поля боя. Поважный не знал, успели ли переправить их на Тамань. Теперь он во главе полка. Когда немцы отошли, Михаил Григорьевич собрал сведения о наличии людей: оказалось шестьсот человек. Через час начальник штаба лейтенант Шкода доложил: к полку "прибилось" еще свыше шестисот бойцов и командиров из других частей и соединений, кроме того, в подземелье укрывается большое количество гражданского населения.
- Это же сила! - звонко выкрикнул откуда-то появившийся молоденький большеголовый боец, одетый в морскую форму.
- Из восемьдесят третьей морской бригады? - спросил Поважный.
- Так точно, командир, из этой бригады. Да я вас знаю, товарищ старший лейтенант, вы у нас командовали батальоном. Помните, в Семиколодезях?
- Верно, командовал. Как фамилия?
- Карацуба, Леонид Карацуба,
- Будешь у меня связным.
Из дневника Михаила Григорьевича Поважного
"...Фашисты ударили по северной части Аджимушкая. Они вывели из строя нашу артиллерию. Я отдаю приказ идти в рукопашный бой. Это была жестокая схватка. Она длилась до самого вечера. Ночью я отвел людей в Малые Аджимушкайские каменоломни, выставил заставы и приказал ни в коем случае не допустить прорыва врага в каменоломни. Под землей оказалось большое количество рядового и командного состава, много гражданского населения из Керчи и прилегавших к городу поселков. Сразу приступил к формированию батальонов, штаба подземного гарнизона, учету боеприпасов, продовольствия и вооружения.
В Аджимушкай вошли немцы. В штабах вражеских частей вновь заговорили о тишине, на этот раз с сомнением, но все же говорили о ликвидации "красных безумцев", некоторые даже пробовали пиликать на губных гармошках, адъютанты спешили занять для своих командиров лучшие дома, обставить мебелью.
А под землей жил другой Аджимушкай. Малые катакомбы тянулись на несколько километров. Их значительно превышали своими размерами Центральные каменоломни. И в тех и в других - тысячи бойцов и командиров. На поверхности их разделяет огромная корытообразная лощина. Под землей они изолированы друг от друга, и штаб полковника Ягунова не знает, что совсем рядом, в шестистах метрах, старший лейтенант Поважный сформировал три батальона, как и не знал Михаил Григорьевич, что в Центральных катакомбах находится еще большее количество советских бойцов и командиров, решивших до последнего дыхания удерживать каждую пядь родной земли.
А восемнадцатилетнему Дмитрию Блохину, как и его тринадцатилетнему братишке Мише, страшно хотелось побольше скопить гранат, револьверов и винтовок, в подходящий момент уйти в катакомбы и оттуда устраивать налеты на немецкие колонны, идущие к Керченскому проливу, чтобы переправиться на Тамань. Желание подогревалось слухами о том, что будто бы из плена бежали два советских командира - Моисеев и Коваленко, они организуют партизанский отряд в поселке Третий Самострой, даже наименование отряда произносилось: "Красный Сталинград", произносилось шепотом, с замиранием сердца. К катакомбам подходили все новые подразделения и группы бойцов из арьергардных подразделений. Одни из них спускались в подземелье, другие располагались на поверхности. Так оказался у входа в Центральные каменоломни с остатками своего батальона капитан пограничных войск Виталий Васильченко. Он сурово сдвинул брови, резко бросил солдату, сказавшему ему что-то на ухо:
- Паникуешь?
Радист с простреленной рукой, подвешенной на груди поясным ремнем, облизал сухие губы, повторил:
- Совинформбюро сообщило: наши войска оставили Керченский полуостров. Не я один слышал, товарищ капитан.
Васильченко посмотрел на рацию: она была разворочена осколком.
- Еще кто слышал? - спросил он. Стоявшие вокруг бойцы наклонили головы, они не хотели повторять то, что сказал радист, - то, что слышали сами по радио... И Васильченко понял: боец правду говорит. Капитан резко повернулся и направился к главному входу в катакомбы. Навстречу из лощины выполз броневичок, открылся люк, из машины выполз окровавленный лейтенант. Он хотел что-то сказать капитану, но тут-же замертво рухнул ему под ноги.
Васильченко обратился ко мне, он хорошо знал меня по службе на границе:
- Приказываю: взять четырех солдат и на броневике разведать окраину Керчи!
Возвратился я из разведки один, пешком: броневик был разбит снарядом, а четверо моих солдат погибли.