В зале при каждом его сравнении покатывались от смеха. И только Аттила сидел с безразличным видом, не удостоив Зеркона улыбкой и не взглянув в его сторону.
— Теперь я вижу воочию, — бросился на колени карлик. — Эдикон говорил мне правду. Великий аттила не держит рабынь. Женщины сами алкают его внимания и с большой охотой рожают ему сыновей. Такому великому человеку я бы с радостью уступил не только свою жену, но и собственную жизнь…
— Сдалась аттиле твоя никчемная жизнь, она ничего не сто́ит, — ответил за своего повелителя рослый чернявый воин и махнул кому-то рукой. — Отправьте его обратно к Аэцию. В дар.
Зеркон не успел опомниться, как его опять подхватили под локти и выпроводили из зала во двор. За ним незаметно последовал один из людей Аэция. Сперва Зеркон испугался громадной тени, накрывшей его с головой, но потом как безумный кинулся к этой тени и зашептал по-норски, чтобы никто из гуннов не понял, о чем они говорят:
— Немедленно передай остальным, что аттила не тот, за кого себя выдает…
«О, боги, что я плету», — пронеслось в голове.
— Я хотел сказать, что узнал о нем кое-что важное, — поспешно исправился карлик. — Аэций велел вам дождаться моего одобрения. Так вот. Договора с аттилой не будет. Одобрения я не даю!
Военный не проронил ни слова, только кивнул глазами, подтверждая, что понял, и вернулся в зал. Краем глаза Зеркон заметил, что из дома вышел Орест, а следом за ним — Максимин и Приск. Подозрительно оглядевшись, они направились к пестрым посольским шатрам, видневшимся в темноте. Может, пронюхали что-то, а, может, задумали что-то свое. По дороге сюда отец Ореста твердил о верности западным императорам, но, похоже, ветер переменился, и теперь они с сыном дрейфуют в восточную сторону к императору Феодосию.
Разбираться в тонкостях их намерений было некогда. Зеркону хотелось быстрее вернуться к Аэцию и рассказать, что аттила — кто-то чужой, и не имеет отношения к его сыну Карпилиону, похоже сгинувшему где-то в Великой Степи́.
*
После этого оба посольства быстро ретировались. Западные посланники, невзирая на темное время суток, уехали сразу после приема, обсудив с аттилой лишь какие-то незначительные дела, а восточные тронулись в путь под утро, оставив в селении сундуки с дарами, присланными императором Феодосием. С ними уехал отец Ореста. А сам Орест проводил имперцев и пошел доложить об отъезде.
В доме, где принимали гостей, остались только свои, и теперь человек, которого называли аттилой, стоял в стороне, а на ложе уселся тот самый чернявый воин, что велел отправить карлика в дар Аэцию. Этим чернявым воином был сродник Онегесия Скотта, устроивший весь этот маскарад для послов.
— Ну, что? Исполнено как подобает? — спросил он, увидев входящего в зал Ореста.
— Как подобает, — ответил Орест с любезной улыбкой. — Ты хорошо постарался. Те, кто изображал аттилу и Онегесия, выглядели правдоподобно.
— А что с Эдиконом?
— Об этом не беспокойся. Я заставил его замолчать навсегда.
*
Окоченевший труп Эдикона валялся в сарае, наспех сколоченном у реки. Вскоре туда же сложили трупы селян, а сарай обложили снаружи сеном и подожгли. Скотта боялся огласки и решил избавиться разом от всех, кто мог его выдать. Селян пригласили, будто бы для раздачи золота, и перебили всех до единого. Не пощадили ни стариков, ни детей. Убивали даже младенцев в люльках. А пока полыхал погребальный костер, Скотта с Орестом делили золото, которое сумели присвоить, подсунув послам подставного аттилу. Половину добычи вместе с роскошными подношениями забрал себе Скотта. Какая-то часть досталась Оресту. Остальное предназначалось их тайному вдохновителю. Звали его Хрисафий. Он был евнухом и ближайшим советником императора Феодосия. Отвезти ему причитавшуюся долю золота должен был Эдикон. Именно с ним договаривался Хрисафий. За услугу были обещаны покровительство и поддержка, в которых Эдикон не очень-то и нуждался. Зато нуждался Орест. Не видя другого способа устранить Эдикона с пути, он подловил его одного на конюшне и зарубил валявшимся там топором. Произошло это вечером накануне приема послов. Эдикон зачем-то взнуздал коня, но не успел увести из конюшни. Тяжелый удар по затылку свалил его наземь. Теперь вспоминая об этом, Орест задавался вопросом, куда Эдикон направлялся — один, на ночь глядя, никому ничего не сказав?
— Наверное, собирался помыть коня, — нашел объяснение Скотта, когда Орест поделился своим беспокойством.
— Наверное, — согласился Орест, но голос внутри возразил, что Эдикон был в дорожной накидке. Да и сбруя, надетая на коня, для купания не нужна.
— Пойду-ка и я собираться. А то начнется гроза, и дорогу размоет, — сказал он Скотте.
Сундук, предназначенный для Хрисафия, погрузили в повозку и прикрыли сверху соломой. Орест уселся рядом с возницей. Скотта отправил своих людей проводить его до реки. Там возле зарослей камыша поджидала большая торговая лодка, которую снарядил Хрисафий.
*
Дорога к реке пролегала через лесные дебри. Пока проехали половину пути, в лесу потемнело и стало тихо. Слышалось только скрипенье колес о сухой валежник. Убаюканный этим звуком, Орест задремал. Внезапно его разбудили какие-то крики. Он резко открыл глаза и глянул перед собой в темноту. Повозка стояла на месте, а впереди творилась какая-то кутерьма. Всадники сбились в кучу. Несколько голосов говорили одновременно. Один из них показался Оресту знакомым. Сидевший рядом возница тоже его узнал.
— Аттила, кажись, — произнес он тихо.
«Аттила?..» — похолодел Орест. С чего бы ему появиться? Послов принимали тайно. Аттила об этом не знал. Вернее, не должен был знать.
Орест приказал вознице остаться в повозке, а сам потихоньку спрыгнул на землю и, схоронясь за кустами, незаметно пробрался вперед, туда, где вели разговор. У одного из всадников, загородивших дорогу, были вихрастые светлые волосы и узнаваемая броня. Такую носил аттила. Орест узнал его даже в потемках, ошибки быть не могло. Присмотрелся к другому всаднику — Онегесий. Значит, они приехали вместе. Онегесий вечно следовал за аттилой и был ему вроде брата.
— Эдикон не с вами? — послышался грозный голос, и Ореста словно огнем опалила догадка. Эдикон рассказал им об уговоре с Хрисафием, и они решили нагрянуть в селение, чтобы поймать подставного аттилу. Но Орест убил Эдикона, и тот не успел их позвать. В памяти промелькнули события этого дня. Вот зачем Эдикон приходил на конюшню. Собирался ехать к аттиле…
Орест ощутил, как к горлу от страха подкатывает комок. Надо скорее вернуться к Скотте, предупредить о приезде аттилы, и тогда они вместе оспорят слова Эдикона. А золото спрячут…
Орест огляделся по сторонам. Вокруг — непролазная темень. Добраться в селение раньше, чем всадники, у него не выйдет, а, значит, выход только один — бежать и как можно скорее, но не в селение, а гораздо дальше. В Константинополь. К Хрисафию под крыло. Там его не найдут даже боги. А Скотте придется выкручиваться самому.
Скотта
Расправа была короткой. Из зали́того кровью зала выносили убитых. На полу лежали вповалку. Растерзанные тела истекали кровью, словно скотина на бойне.
В живых оставили только Скотту.
У него отобрали меч, разорвали рубаху. Он стоял на коленях, по пояс раздетый, и бубнил про свою невиновность — его оболгали, он ничего не знает, приехал в селение только что, ни Ореста, ни подставного аттилу не видел и не имеет понятия, откуда здесь появилось золото.
— А кто имеет? — не выдержал Онегесий. — Эдикон назвал твое имя. Сказал, что Хрисафий давно тебя подкупил.
— Он солгал. Ты ведь знаешь людей, — не сдавался Скотта. — Их зависть липче смолы. Вот и стараются меня очернить.
— Не прикидывайся ягненком.
— А кем прикинуться? Виноватым? Аттила сразу меня закопает. Я и рта не успею открыть.
— Успеешь. Я за тебя заступлюсь.
— Заступишься?..