— У тебя в голове одно только прошлое, — вырвалось у Ильдики. — Из-за него ты воюешь, воюешь и воюешь. Неужели тебе не нравится спокойная мирная жизнь?
— Спокойная жизнь невозможна, пока под боком у нас имперцы. Из-за того, что я с ними воюю, они не воюют на нашей земле. Нас давно бы поработили, не держи я их в страхе.
— Разве ты не можешь договориться с ними как-нибудь мирно?
— После того, как они убили моего отца?
Ильдика, видимо, поняла, что решения он не изменит.
— Присылай нам весточки, ладно? Не забывай, что здесь у тебя остаются друзья, — проговорила тихо и так печально, что поневоле тронула сердце.
— Не забуду, — ответил Карпилион и притянул Ильдику к себе.
Часть 17. Вторжение
450 г. Равенна
— Матушка! Матушка! Помогите мне! Защитите!
В спальню августы Галлы Плакидии вбежала её тридцатитрехлетняя дочь Гонория. Обычно самоуверенная и сдержанная, она была сама не своя от страха. Черные в кольцах волосы прыгали по плечам. На тонких скулах играл румянец. Ярко очерченные, выразительные, как у матери, глаза были расширены от ужаса.
— Что с тобой? Кто тебе угрожает? — спросила возлежавшая на постели Галла Плакидия.
— Валентиниан! Он хочет меня убить! — воскликнула Гонория и кинулась к матери, не замечая, что той тяжело дышать. Галла Плакидия не вставала с постели вот уже несколько дней, но крики испуганной дочери придали ей сил, и она протянула служанкам руки, чтобы те помогли подняться. Стайка заботливых девушек тут же слетелась к своей госпоже. Придерживая под локти, августу поставили на пол. Прибрали волосы золотой диадемой. Застегнули шелковую накидку у шеи.
— Подожди меня здесь, — сказала Галла Плакидия дочери, но не успела сделать к дверям и шага, как золотые створки снова раскрылись, и в спальню вошел Валентиниан.
Он был красив и блистателен как всегда. Во всей Империи не было человека изысканнее Западного имератора. Галла Плакидия гордилась сыном — тем, как он выглядит, тем, как умеет себя держать, ведь это она воспитала его таким, взлелеяла нежный росток, который к своим тридцати превратился в великолепное дерево. В его тени августа надеялась обрести покой. Но покоя не находила. Летом в Константинополе при странных обстоятельствах не стало императора Феодосия. Галла Плакидия до сих пор пребывала в трауре. Когда-то он сомневался в её способности управлять Империей, но неизменно поддерживал Валентиниана. Сменивший его на троне выскочка Маркиан происходил из военных низов. Как бывший сенатор он был из тех, кто помогает, посылая десяток солдат вместо войска, а удачное стечение обстоятельств выставляет своей заслугой. На трон его посадила сестра Феодосия. Услышав об этом, Валентиниан был в бешенстве и с тех пор раздражался по всякому поводу.
Увидев Гонорию в спальне матери, он ринулся к ней со словами:
— Как ты могла написать аттиле? Как ты посмела?!
— А как ты посмел меня запереть?! — не осталась в долгу сестра.
— Прекратите, — попробовала разнять их августа. — Объясните, что происходит. Только без крика, — сказала она, одновременно кивнув служанкам, чтобы исчезли за дверь.
— Вот полюбуйся, — воскликнул Валентиниан, демонстрируя матери свиток, который держал в руке. — Аттила прислал согласие стать императором Запада. Гонория посулила ему себя и половину моих владений!
Галла Плакидия в изумлении взглянула на дочь.
— Уверяю, матушка, в моем поступке не было злого умысла, — пролепетала та. — Я всего лишь хотела спасти Империю от нашествия гуннов. Ведь если аттила женится на сестре императора, он не станет разорять его земли.
— Да ты в себе ли? — накинулся на сестру Валентиниан. — Хотела спасти Империю, подсунув мне в соправители аттилу?!
— А что здесь такого?! — в тех же тонах возразила Гонория. — Когда Феодосий умер, его сестра пожертвовала собой и вышла за Маркиана. А Маркиан в отличие от аттилы обычный солдатовод!
— Не говори мне о Маркиане! Иначе я убью тебя прямо здесь!
— На глазах у матушки?!
— Да! На её глазах! Пусть посмотрит, кого она воспитала! — Валентиниан притворился, что хочет выхватить меч, который сроду не вынимал из ножен, опасаясь пораниться самому.
— Не надо, молю тебя, не делай… этого… — прохрипела Галла Плакидия и, покачнувшись, свалилась прямо под ноги детям. Перепуганные они склонились над ней, проверяя, жива или нет.
— Надо послушать дыхание, — шепнула Гонория брату.
— Сама это сделай, — брезгливо ответил тот.
Гонория опустилась на пол и приложила ухо к неподвижной спине.
— Не дышит. Все кончено, — произнесла в смятении.
— Для кого? Для моих врагов? — Валентиниан торжествующе посмотрел на сестру и снисходительно улыбнулся. — Не бойся, тебя я помилую. Своими действиями ты ускорила неминуемую развязку. Матушке полагалось когда-нибудь умереть и освободить меня от опеки, от постоянных вмешательств, от давления, от которого нечем было дышать. Только прошу, не перечь мне. Иначе я потеряю еще и сестру.
Гонория встала и робко потянулась к его руке.
— Потом поцелуешь. При всех, — остановил её брат. — О кончине августы мы объявим позднее. Впереди веселые праздники. Я не хочу предаваться унынию.
— Ты совсем не любил нашу мать? — спросила Гонория, покосившись на ту, что лежала у ног.
— Конечно, любил и всегда поступал, как она хотела, — ответил Валентиниан. — Иначе давно казнил бы её любимчиков. И Аэция в первую очередь.
— Я думала, ты к нему расположен.
— Терпел присутствие, ты хотела сказать? Аэций поддерживал узурпатора и едва не лишил меня трона. Но у матушки было к нему пристрастие. Она взяла с меня клятву, что не стану ему вредить. Теперь её дух отлетел. И клятва теряет силу. Ты и представить не можешь, с каким наслаждением я избавлюсь от Аэция навсегда.
— Избавься, если он неугоден. Но сто́ит ли делать это сейчас? Он может тебе пригодиться, — порывисто возразила Гонория.
— Я не нуждаюсь в твоих советах, — охладил её пыл император. — Ты мне не мать и не указывай, как поступить. Аэций должен исчезнуть. Старый клинок меняют на новый — такова судьба любого оружия. А он — всего лишь оружие. Я заменю его на того, кто больше достоин. А если такого не будет, возглавлю армию сам, ибо я божество, и скоро мои враги прочувствуют это сполна! Скажи служанкам, пусть позаботятся об августе. Набальзамируют тело и положат в укромное место. Тогда до поры до времени никто не узнает, что она умерла.
*
Покинув спальню усопшей матери, император направился в свои покои, чтобы собраться с мыслями и обсудить случившееся с Ираклием, любимым евнухом, с которым был дружен с самого детства.
Мрачновато красивый Ираклий, ничуть не состарившийся за последние десять лет, был причастен ко всем его тайнам и походил на ручную гиену, ласковую с хозяином и злобную ко всем остальным. Узнав, что августа отправилась в мир иной, он назвал её смерть «своевременной», а решение избавиться от Аэция — «давно назревшим». Нашлось у него определение и для Гонории — скаковая лошадь, и для аттилы — наездник по вызову.
— Вот ты смеешься, — пожурил его император. — А этот наездник прислал мне послание, на которое придется ответить.
— Он грамотный, что ли? Тогда напиши ему, что Гонорию объездил кто-то другой, — хохотнул Ираклий, однако, внимательнее взглянув на свиток, присланный предводителем гуннов, внезапно нахмурил свои густые орлиные брови. — Погоди, тут написано выдать ему перебежчика. У него знакомое имя. Севастий… Не тот ли это начальник стражи, который потом оказался родственником Бонифатия?
Император и евнух уставились друг на друга.
— А что, если он? — неуверенно произнес Валентиниан. — Выходит, аттила узнал нашу тайну? О масках и обо всем остальном?
— Не думаю, — также тревожно проговорил Ираклий, — но Аэцию лучше об этом не сообщать.
— Я и не собираюсь. Я собираюсь его убить.
У евнуха дрогнули ноздри.
— Пусть это сделают маски!