— Так ты… пришел от Петрония Максимуса? Я видел в послании его подпись. Хочешь расчистить ему императорский трон?
— Петроний Максимус сам это сделает. И если раньше я бы ему помешал, то теперь не буду. Аэция больше нет, он убит. Спасти императора некому, его судьба решится на Марсовом поле. Знаешь, он думает подтянуться в стрельбе из лука, чтобы лично возглавить римскую армию. Смех, да и только. Посмотрим, найдется хоть кто-то, кто захочет за него вступиться.
— По-твоему, Петроний Максимус будет лучше? Как по мне — что тот, что другой…
— Вот поэтому я и приехал. После свержения императора — Петрония Максимуса назовут узурпатором. Он запятнает себя убийством, римский народ не захочет его признать, и тогда императором станешь ты.
Авит с изумлением поглядел на Аэция.
— Я?
Аэций кивнул.
— Наступает смутное время. Империя нуждается в сильной руке. Став императором, Петроний Максимус назначит тебя магистром армии. Присягни ему и поезжай к торингам под предлогом переговоров. В это же время в Риме начнутся волнения. Тебе не следует в них участвовать. Как только Петроний Максимус будет свергнут, король торингов провозгласит тебя императором. Об этом же будет объявлено в Галлии. А когда признает Сенат, отправишься в Рим и сядешь на трон.
— Ты должен поехать со мной. Один я не справлюсь, — с волнением произнес Авит.
— Справишься, — ответил Аэций. — У воина нет иного пути. Поклянись, что будешь служить не войне, а миру.
Авит упал перед ним на колено.
— Даю тебе слово.
— Сдержи его и отныне ни перед кем не вставай на колени. — Аэций сжал Авиту плечо и заставил подняться. — У меня будет просьба. Только одна.
— Конечно. Я исполню все, что ты скажешь, — с готовностью ответил Авит.
— Распусти гарнизон у норков. Пусть они сами управляют своей землей.
— Ты уверен, что им не нужна защита?
— Они защитятся сами. В эту зиму я был там, лечился от ран. У них хорошие лекари. И надежное войско.
— Что ж, тогда возражений нет. Препятствий чинить не буду, — твердо проговорил Авит.
— Отвечаешь как император. А говорил, не справишься, — улыбнулся Аэций. — Прощай, мне надо спешить.
— Останься хотя бы на несколько дней. У тебя нездоровый вид.
— Главное, чтобы лошадь была здорова. Поеду… Да, я тебе не сказал. У меня теперь новое имя. Аэцием меня не зови.
— Какое имя?
Аэций не стал отвечать. Он решил уехать на Волху, доживать свои дни возле сына, который в ней похоронен, и не хотел, чтобы кто-то об этом узнал.
*
16 марта 455 года во время учений на Марсовом поле император Флавий Плакид Валентиниан и евнух Ираклий были убиты.
Произошло это на глазах у многих свидетелей, и никто не вступился. Оптила убил удивленно взглянувшего на него Валентиниана. Траустила — молившего о пощаде Ираклия.
Петроний Максимус, как и было сговорено, получил венец императора. Стер с него липкую кровь и попытался надеть, но венец оказался слегка тесноват. Пришлось привязать его к голове, но тот все равно едва не слетел.
Примета была плохой. Петроний Максимус утешал себя мыслью, что теперь его жизнь изменилась, и как новый правитель находится под защитой божественных сил, всегда посылавших ему удачу.
Однако жизнь изменилась не так, как ему хотелось. Добившись власти, он не обрел ничего кроме страха. Телохранители сопровождали его повсюду — портили аппетит, наблюдая за трапезой, залезали к нему в купальню, по нескольку раз подходили к постели, пробуждая своими шагами. Вначале это казалось необходимой мерой, но потом превратилось в пытку. Петроний Максимус изнывал под императорской ношей. В Константинополе его не признали правителем Запада. Желая утвердиться на троне, он почти насильно женился на вдове убитого императора Валентиниана, разорвал помолвку её старшей дочери с сыном вандальского короля и выдал за своего, посадив его рядом с собой соправителем.
— Авит поехал к торингам. Они поддержат нас против вандалов, — успокаивал Петроний Максимус сына, но торинги отчего-то медлили, а вандалы, напротив, были уже в пути. Разорванная помолвка оскорбила их короля, и вскоре стало понятно, что вандальское войско объявится в Риме еще до того, как торинги покинут Толозу и двинутся на подмогу.
— Придется оставить Рим, другого выхода нет. Предлагаю сделать это как можно скорее. — Петроний Максимус произнес это трижды. Сначала в спальне Лицинии Евдоксии, затем в Сенате и напоследок в комнате сына — единственного человека, кто согласился с его решением и ринулся собираться в дорогу.
*
В покоях новопровозглашенного римского императора было сумрачно и пусто. Холодный мрамор отливал белизной. Золото, бронзу и все, что можно нести, упаковали в мешки и отнесли на повозки. Сдернули даже занавеси, чтобы вывесить их новом месте.
Оглядевшись по сторонам, Петроний Максимус вдруг заметил, что остался один. Вот только что в зале толпились телохранители, носильщики, слуги, и вдруг — никого.
Куда они все подевались?..
— Оптила? — воскликнул Петроний Максимус, заметив в дальнем проеме фигуру телохранителя, которого узнал по приметной броне, но тот, не откликнувшись, молча, направился прямо к нему. На голову он набросил черный покров да к тому же нагнул её так, что виднелась лишь борода.
— Все готово? Пора отправляться в путь? — повысил голос Петроний Максимус и вновь не получил ответа. От этого ему стало малость не по себе. Не то, чтобы он не доверял своему сообщнику, но в его суровом молчании чувствовалась угроза, от которой похолодело внутри.
— Что-то случилось? Что? Отвечай! — потребовал Петроний Максимус.
Телохранитель остановился и поднял голову. Это был не Оптила. Это был Аэций.
Сердце Петрония Максимуса ухнуло вниз.
Призрак магистра армии стоял перед ним как живой. Явился забрать в преисподнюю? Как на всех этих красочных зрелищах, где надевают в жуткие маски и пугают зрителей воздаянием за грехи.
— Я безвинен, безвинен, — пролепетал Петроний Максимус, теряя рассудок от ужаса. — Убивали другие, но за ними стоял император, — продолжил он, видя, что призрак ему внимает. — Валентиниан вдохновился маской убийцы. Увидел её на каком-то из представлений, когда был мальчишкой, и захотел такую же для себя. Это он приказал убить Констанция Феликса. А потом ополчился на вас, на Гонорию, на вашего сына. Подсунул ему ядовитое зелье. Клянусь, я не знал, что так будет. Считал, что он божество, и, словно раб, исполнял его волю. А «божеству» нужны были жертвы. Для него это стало забавой, доказательством своего величия…
Во время своих оправданий, которые сыпались с языка как горох, Петроний Максимус медленно отступал к огромной напольной вазе, стоявшей у входа в зал. Аэцию приходилось двигаться следом, и в какой-то момент они поравнялись с вазой. Петроний Максимус, проявив небывалую ловкость, качнул её, уцепившись за край руками, и она полетела в Аэция, заставив отпрянуть в сторону.
Раздался грохот. Ваза разбилась вдребезги, а Петроний Максимус стремглав помчался по черному от теней коридору.
*
— Где он?
— Скачет к воротам, — ответил начальник стражи. — Не ходите туда. Там столько народа. Затопчут. Я послал на ворота верных людей, мимо них не проскочит.
— Дай мне коня, — приказал Аэций, надевая шлем. — Не хочу, чтоб его растерзали толпой. Пусть лучше судят.
*
Возле ворот, действительно, собралась толпа. Когда Аэций подъехал — все было кончено. Тело Петрония Максимуса подвесили за ноги и творили бесчинства — плевали в него, кидались грязью. Какие-то двое задир ругались между собой, чей камень пробил узурпатору голову.