Молодой комес низко склонил голову, почти коснувшись лбом выкрашенной в красный цвет конской гривы.
— Вдвойне счастлив и горд, господин, — сказал он растроганно, — и как Марцеллин и как почитатель старых богов. Чем же мы заслужили такую милость, что патриций христианской империи выбирает себе друзей не из единоверцев?.. Мы уже, право, отвыкли от такой чести…
— Сам не знаю, почему, Марцеллин… Наверное, просто совпадение… А может быть?.. Может быть, вы мне ближе, потому что в вас меньше мягкодушия, чем в христианах… Ты понимаешь меня, друг? Я говорю о мягкости духа, а не сердца. А может, еще и потому, что как-то больше чувствую живущее в вас величие и мощь старого Рима. Разве это не странно, Марцеллин?.. Помнишь памятник Констанция на форуме Траяна?.. Кто его поставил, кто лучше всех осознал и оценил заслуги самого ревностного из христиан? Язычник Симмах! Почему?.. Потому что мысли и заслуги Констанция были обращены на спасение наследия старого Рима… И кто же самые близкие приятели христианского, как бы там ни было, — он улыбнулся, — патриция Аэция?.. Язычники… Почему?.. Может быть, потому, что я — как сказал тут один чудак — последний римлянин…
— Я трижды счастлив, славный муж…
— Гордое и полное хвалы это название: ultimus Romanorum, но ведь я же не последний, — продолжал свою мысль Аэций и вдруг устремил на язычника быстрый проницательный взгляд. — Ты любишь Феодосиев дом, Марцеллин? — спросил он, отчетливо выговаривая каждое слово.
— Я люблю величие Рима и Аэция, — на лету поняв все, так же отчетливо ответил Марцеллин.
Аэций наклонился в седле и положил руку на плечо комеса.
— Поклянись мне, — сказал он тихо, почти шепотом, но ясно и отчетливо, — что, если я нынче погибну, ты проследишь, чтобы Феодосиева кровь сочеталась с Аэциевой, и что после долгой и спокойной жизни Валентиниана Третьего на трон взойдут Плацидия-младшая и государь император Гауденций, бессмертный Август?..
Марцеллин побледнел.
— Да, клянусь, — ответил он несколько дрожащим голосом.
— Гауденций Август… единый император Востока и Запада… Dominus Coniuctissimi Imperi, как говаривала старая Плацидия, — прошептал Аэций. — Ты же, Марцеллин, станешь патрицием объединенной империи… Можешь быть при Гауденции тем, чем я при Валентиниане… и женишь своего племянника на его дочери… Но помни, я никогда не был другом Констанция так, как ты моим…
Марцеллин улыбнулся.
— Аэциева кровь не нуждается в приставленном к трону таком, как ты, патриции… Да если бы мы и хотели, нам не удастся повторить то, что было… В истории — хоть есть в ней и много вещей сходных — в действительности никогда ничто не повторяется… Бег времени нельзя ни удержать, ни обратить вспять…
А через минуту добавил, больше, чем Аэций, понизив голос:
— А при императоре Гауденции Августе вернутся в храмы и сердца старые боги?..
Патриций вздернул коня и быстро рванулся вперед.
— Ты же сам сказал, что бег времени ни удержать, ни обратить вспять, Марцеллин! — воскликнул он, уже не глядя на оставшегося позади друга.
И только когда уже удалился от него на каких-нибудь полстадии, вдруг припомнил что-то, снова придержал коня и, повернувшись в седле, воскликнул:
— Ты знаешь что-нибудь о поэте Гомере, Марцеллин?..
— Это величайший поэт всех времен!..
На вспененном коне подлетел к Аэцию его любимец, трибун ауксилариев Оптила.
— Ave, vir gloriosissime! — воскликнул он срывающимся голосом. — Франки стоят лагерем между рекой Самарой и Деревней Елены… Они не ожидают нас сегодня… Думают, что мы только еще под Бибраксом… Король Клодион справляет свадьбу не то своей племянницы, не то падчерицы… Все пируют, над Самарой никакой стражи…
Аэций выпустил поводья и хлопнул в ладони.
— Так поспешим же на свадьбу! — радостно воскликнул он. — С пожеланиями!.. С подарками!.. С приятными неожиданностями для подружек невесты!.. Быстрей!.. Быстрей!.. Опоздаем на пир и, чего доброго, придется голодными спать с сытыми франконками… Вперед! Вперед!
— Вперед! — повторили комесы, трибуны, препозиты.
— Вперед! — мощно загремел старый Угольный лес.
Аэций оглядывает ряды. Немного войска ведет он за собой, но зато это самые отборные отряды его конницы. Победители готов, норов, бургундов, арморикан, аланов. И никто сейчас не сможет в случае победы сказать, что это Аттила победил, а не Аэций. Даже сотни гуннов нет в этих турмах лучшей Аэциевой конницы. Вперед! Вперед!..
Они мчатся как вихрь. Вот уже сверкает сквозь лесную чащу серебристая лента Самары. Возвращается высланный на разведку вексиларий: действительно, на берегу никакой стражи!