Значит, так.
Осталось пять часов спокойной жизни. Последняя свободная ночь, когда предоставлен сам себе и делаешь что хочешь. Завтра утром все кончится. Умные люди в это время спят. Идиоты прожигают последние часы, заливают зенки, стараясь довести себя до невменяемого состояния. А он разъезжает на ночных трамваях. Тоже своего рода любимое занятие, не хуже других. Главное — забыться. Не вспоминать о том, что будет завтра. Точнее — уже сегодня. Не вспоминать про собранный походный рюкзак, заплаканную мать, про сборный пункт у вокзала в восемь утра. Он видел уже все это. Месяц назад, когда забрали брата. Бесконечные ряды в черных шинелях, вагоны с заколоченными окнами, эшелоны, медленно уходящие на восточную границу. Теперь настала его очередь. В сущности, можно было бежать, как сделали осенью некоторые сокурсники. Ему уже предлагали. Дом в глухой деревне, куда зимой можно пробраться только на снегоходе. Обрубить все связи, исчезнуть. Тогда он не согласился. Сейчас в голове царил кислый сумбур, мешающий думать и принимать решения. «Я не знаю, что делать. Я не вижу дороги. Точнее, вижу, сразу несколько, но не могу выбрать».
Трамвай полз по рельсам, звеня на стыках. Впереди уже угадывалось мутное сияние дворцовой площади.
— Я бы на вашем месте не выходил на следующих остановках, — сказали рядом.
Антон обернулся.
— Это вы мне?
Сидящий позади старик закутался плотнее в облезлый воротник.
— Вам, молодой человек. Вы сидите ближе всех. Кому я еще это могу сказать?
Антон пожал плечами.
— Кому угодно. Мы не знакомы, а я, если честно, не привык разговаривать в трамваях с незнакомыми.
— Я просто советую не выходить из вагона. Только и всего. Странные вещи творятся последнее время на ночных трамвайных маршрутах.
Антон хмыкнул. Старику явно хотелось с кем-то побеседовать.
— Не более странные, чем на дневных. И потом, я только что вошел. И совсем не собираюсь выходить ближайшие остановок десять.
— Вам повезло. Но если вам вдруг захочется выйти раньше — вспомните, что я сказал.
Псих, подумал Антон и отвернулся. Сумасшедших в городе последнее время становилось все больше. Люди не выдерживали напряжения и постепенно сходили с ума. Для кого-то это был удобный выход из ситуации.
— Вы не думайте, молодой человек, — продолжил дед. — Я не идиот. Проездите на этом трамвае с мое — поймете.
— Да, конечно.
Трамвай натужно поворачивал на проспект, оставляя позади залитый светом снежный пустырь площади и занесенный сугробами памятник Освободителю. На проспекте фонари не горели. Густые тени от домов лежали поперек дороги, превращая ее в темное мертвое поле. Трамвай остановился и открыл двери. На остановке никого не было. Только из ближайшей подворотни показалась на мгновение черная фигура, но тут же скрылась обратно. Из трамвая никто не вышел.
— Умные люди, — сказал старик. — Я их всех предупредил.
Двери со скрежетом закрылись.
— Следующая остановка «Улица Дружинников», — прохрипел динамик.
— Вы просто многого не понимаете, молодой человек. Здесь надо быть осторожным, чтобы не сгинуть. В наше время так просто сгинуть.
«В этом ты прав, дед», — подумал Антон, но вслух ничего не сказал.
Когда идет война, действительно сгинуть очень просто. Особенно такая… непонятная. Когда мир разваливается на куски, правители бегут за границу, а в столице бродят банды мародеров. Кто-то еще пытается поддерживать порядок, но дальше армии этот порядок не распространяется.
Наверное, он что-то сказал вслух, потому как старик встрепенулся и произнес:
— Не только бандиты, не только. Ночью в городе можно натолкнуться на вовсе непонятные вещи.
Ну да, конечно. Стариковские байки. Любой вор кажется чем-то запредельным.
Трамвай уже разгонялся по прямому, как стрела, проспекту. Темные коробки домов сливались в сплошную мрачную стену.
Мимо них к передним дверям прошел один из пассажиров, пошатываясь и держась за поручни обеими руками.
— Я вас предупреждал, уважаемый, — сказал ему дед.
Тот отмахнулся, не глядя, и что-то пробурчал под нос. Когда из снежной пыли показался стеклянный короб следующей остановки, человек обернулся и посмотрел на них какими-то ошалелыми глазами.
— Это не моя остановка.
— Я вам говорил, — тихо произнес старик. — Но вы меня почему-то не слушаете.
Человек потоптался на ступеньках перед уже открытыми дверями, снова махнул рукой, сказал что-то и спустился на землю. Он уже отошел довольно далеко, а трамвай все стоял, словно ожидая. Через открытые двери было видно, как человек уходил все дальше в пургу, наклонившись навстречу ветру и оскальзываясь.