Знали бы мы, что рассказывать придется намного больше.
Улетали мы на следующий день. И немало удивились, встретив в аэропорту знакомую фигурку в том же сером платьице до пола и черном платке.
Мата сказала, что пришла нас проводить. Катька моя расчувствовалась аж до слез, даже попросила меня дать девчушке еще полтинник для отца. Мавританка приняла купюру молча, с легким поклоном. Перед паспорт-контролем они расцеловались, а дальше нас закрутили предполетные хлопоты: проверка, посадка, нервное ожидание взлета и восемь убийственно долгих часов среди облаков с пересадкой на Канарах.
И вот наконец — с трапа в московскую ноябрьскую слякоть. Хорошо! На родной земле и дышится легче. Не знаю, кому как, а у меня всегда по возвращении с загранки дикий прилив сил наступает. Родина все-таки.
Уже в аэропортовой скотовозке я приметил, как мелькнуло меж людьми похожее серое платьице, да еще подивился: надо же, кто-то с Мавритании местным текстилем затарился.
Шок наступил после таможни. Едва мы дождались наконец багажа и, навьюченные, выползли в зал к галдящим мужикам: «Такси! Такси недорого!», меня кто-то осторожно тронул за рукав.
Мы с Катей поочередно обернулись и просто онемели, застыв посреди человекопотока. Соотечественники толкали нас сумками, таксисты надрывались, зазывая, а мы молча пялились, как вы уже догадались, на Мату.
А та как ни в чем не бывало тянет руку и просит разрешения взять у Кати пакет, «чтобы помочь».
Тут дар речи к нам вернулся. Катю прорвало. Кричать она начала почему-то на меня. Будто это я все подстроил. Будто это моя дурная шутка. Будто… ладно, всего и не упомнишь. В общем, всякие обидные глупости.
Мы мешали проходу, и парень в синей форме попросил нас отойти в сторонку. Так и поступили. В сторонке Катя взяла себя в руки, и мы попытались разобраться. Мата продемонстрировала нам загранпаспорт Исламской Республики Мавритания, и я в который раз подивился предусмотрительности старика-негра. В паспорте стояла российская виза — поддельная, даже мне это было видно. Однако же поверх нее чернел штемпель КПП «Шереметьево» как памятник халатности российских пограничниц. Впрочем, немудрено: с одного взгляда ясно, что эти сонные клуши в погонах утратили эффективность работы уже много часов назад.
Но больше всего меня поразило наличие билета на наш рейс. Его стоимость многократно превышала те двести баксов, что я всучил папаше-негру. Ума не приложу, как он мог его достать. То есть позднее у меня появились некоторые соображения, но оставлю их при себе. Все-таки я не знаю наверняка.
Как бы там ни было, но пришлось нам взять Мату с собой из аэропорта. А что делать? Обратно отправить? На какие шиши? В аэропорту не бросишь. Сама она продолжала называть нас господами, а себя — нашей служанкой и говорить, что я купил ее у отца за двести долларов. В общем, конфуз по полной программе.
То, на что ниже я отведу два абзаца, на самом деле заняло куда больше времени, еще больше денег и еще больше нервов и сил.
По здравом размышлении мы решили оставить Мату у себя. С отцом ее связаться не удавалось. В Мавритании девочку действительно не ждало ничего хорошего. К тому же «квартирный вопрос» позволял — в наше отсутствие преставилась баба Тая, и по прилету нас ждало наследство в виде просторной сталинской трешки на Ленинском (опустим полугодовую мороку с правами наследования). Девочка легко прижилась в нашей семье. Детей у нас тогда не было, и мы оформили опекунство над Матой, а затем и российское гражданство. Разумеется, без помощи двоюродного братца Мишки с его мохнатой лапой в МИДе это было бы нереально. Отец Маты, Халид Айуб, резво подписал и переслал необходимые документы, хотя прежде игнорировал мои письма с намеками забрать дочку обратно.
Мата взяла на себя почти все обязанности по дому (и в доме, кстати, стало намного чище), а Катя взамен с энтузиазмом принялась обучать ее русскому, а позднее и школьной программе. Девочка и впрямь оказалась очень способной, схватывала, что называется, на лету. Хотя что-то ей давалось тяжело, та же алгебра, например. Но все равно — к шестнадцати говорила по-русски почти без акцента, а в семнадцать экстерном сдала на аттестат о среднем образовании. Уживались мы хорошо, как я уже, кажется, писал. И немудрено — ни разу она не ослушалась ни меня, ни Катю, все, что просили, выполняла неукоснительно. Она даже тот полтинник баксов, что я дал ей в аэропорту Нуакшота, переслала потом отцу международным телеграфом. Между прочим, мы и с Катей стали лучше ладить: перед такой воспитанницей ссориться как-то неудобно. А может, сыграло роль то, что у супруги прекратились мигрени — «традиционный мавританский массаж» всегда был в нашем распоряжении.