— Это правда… про химер?
Кешке вдруг до смерти захотелось рассказать все, что он слышал и знает, но трезвые рассуждения перевесили. Мало ли что сотворили с девчонкой адепты, вдруг истечет кровью. И пить может хотеть. Кое-что у него тут припрятано… и надо подумать, как ее вывести из цитадели — утром обыщут и здесь.
…Патент, отмеченный большими печатями зеленого воска, висел у самой двери. Хозяйка цветочной лавки, хотя и неграмотная, безмерно им гордилась и пересказывала наизусть любому, кто хотел услышать. А услышать хотели многие — это была единственная на весь город «божественная цветочная лавка», и закупались в ней и цвет рыцарства Твиртове, и дворяне из провинции. По случаю жары тетушка Этель, страдавшая одышкой и ожирением, из своих комнат на задах лавки не выходила, предоставив все дела семнадцатилетней племяннице Роде, своей единственной родственнице и наследнице. Рода была Кешкиной подружкой, если, конечно, считать основой дружбы валяние в угольном подвале и совместное поедание черствых пирожков с повидлом, которых можно было купить дюжину на пятак у булочника на углу. Бледный Кешка дождался, когда уберется очередная недовольная покупательница, и шмыгнул в лавку. Рода привычно улыбнулась:
— Мессир?
— Рода! — Кешка положил локти на прилавок, совершенно случайно заглядывая в глубокий вырез ее кофточки. — Понимаешь, мне надо пристроить сестру. Она приехала из деревни и заболела. В Твиртове я ее взять не могу, назад отправить — тоже.
Рода мило покраснела, откидывая со щеки прядь волос.
— Надеюсь, это не одна из тех жутких болезней…
— Что ты! — перебил Кешка. — Она попала под карету, а потом кучер еще избил ее кнутом.
— Какой ужас! — ахнула Рода.
— Конечно, я не хотел бы, чтобы тетя Этель про нее знала.
— Конечно! Я… — Рода, предаваясь раздумьям, по привычке зажала прядь в зубах. — Приводи ее, только задами. Я постелю ей на чердаке.
Кешка облегченно вздохнул.
…Отсутствие его заметили и даже сильно выругали, но приколотить не успели, потому как Кешка был нужен везде и сразу, а потом, чистя толченым мелом крыло третьей справа на нижнем уступе химеры с гордым именем Оладья, мог размышлять обо всем в свое удовольствие.
— Викентий, к тебе пришли! — голос старшего слуги Уступа был сладок как мед. Кешка вздрогнул: обычно такой важный человек не обращал на него внимания.
— Здравствуй, Викентий.
Высокий мужчина в сером плаще адепта и синей рясе шел к нему от дверей. В каменном нутре Оладьи родился тихий рык, и крыло дернулось, оцарапав мальчишке руку острым краем.
— Ох, я и не знал. — Незнакомец широко улыбнулся.
— Тихо, тихо. — Кешка погладил бронзовые перья. — Это какой-то древний механизм. Когда попало срабатывает.
— А ты осведомленный.
Не понять было, упрек это или похвала.
— Адам Станислав Майронис, — представился священник, — глава прихода Стрельни.
Это был приход, где жила Рода.
— Я хочу с тобой поговорить.
Кешка опустил тряпку в ведро и вытер о штаны измазанные руки.
— Где бы мы могли присесть? Хорошо здесь, правда?
Ударила молния, и незнакомец прикрыл глаза.
— Мешают, да?
— Я привык.
— Спустимся вниз? Мессир управляющий был любезен отпустить тебя со мной до вечера.
Кешка сглотнул. Видимо, это не простой священник, раз с ним любезен сам мессир управляющий. Впрочем, со священниками опасно быть нелюбезным — Бог, он рядом.
Сидя в аккуратной беленой комнатке полуподвального кабачка, Кешка пытался заставить себя не дрожать. Может, это после жары на улице. Предупредительный кухмистер накрыл на стол и удалился, осведомясь перед этим, не угодно ли еще чего его почтенным гостям. Священник отправил его небрежным взмахом руки.
— Ешь, что же ты.
— Я не голоден.
Мессир Адам Станислав прищурился:
— Мальчишки всегда голодны. Я, по крайней мере…
Он не стал продолжать. Кешка через силу проглотил несколько кусков.
— В каких отношениях ты находишься с девицей Донцовой?
Кешка вцепился руками в скамью.
— Мы… мы дружим.
— Я тебя напугал?
Глаза священника были совсем близко, и зрачки в них плавали, как у кошки.
— Н-нет.
— Сегодня воскресенье, девица Донцова приходила к исповеди в церковь Огненностолпия. Я там служу.
Кешка помнил эту церковь, заходил в нее с Родой несколько раз и покупал свечи для тети Этель, когда та просила. Когда-то, тысячу лет тому, это была церковь Кораблей… Одинокий Боже, о чем он думает. Ходила к исповеди — значит!..