«Да она бредит!» — подумал Казарин и сию минуту отыскал в глазах Сухотихи тому подтверждение. Глаза у нее были совершенно безумные. «Жадничает», — решил Гриша, одеваясь разочарованием. Но не уходить же, в самом деле, из-за какого-то гуся! Тем более что Казарин уже сидит под образами, и остальные рассаживаются.
— Мне чаевничать по должности не положено! — сказал Гриша значительно и расчехлил верную спутницу камеру.
— Я тоже, знаете ли… — покряхтывая сказал Рейтман.
— Не обращайте внимания, люди на работе. — Казарин лучезарно смотрел на Сухотиху. Та покивала, улыбаясь, произнесла «ну что ж» и села напротив журналиста.
Далее случилась дежурная заминочка, сопровождаемая разлитием чая.
— Или погадать вам, что ли, на картах? — спросила Сухотиха, спеша развеять неловкость.
— Не стоит, Анна Поликарповна, — сказал Казарин. — Вы нам лучше о себе поведайте!
— Да что же… судьба моя самая обыкновенная, ничем особо не примечательная. Родилась здесь да и помирать здесь же буду… Отец мой, царствие ему небесное, коммунист, революционер, да я, вишь, не в него пошла, верующая с малых лет. Выгнал он меня из дому и проклял как есть за мое пристрастие.
— А говорите, судьба у вас обыкновенная, — улыбнулся мудро Казарин. — Необыкновенная судьба. Вы, кажется, при прежней власти пострадали за свою профессию?
— Было, не скрываю. Много было лиха, но и радости великой было много.
— А какая же радость у вас была, расскажите?
— А болящего на ноги поставлю — вот и радость! А вы вот сами… — сказала вдруг. — Сами вы много радости в жизни знали?
— Нет.
— Отчего же так?
Казарин вздохнул:
— Несправедливости на свете много.
— Ох, это вы верно сказали. — Сухотиха поправила на голове платок. — И много же на свете ее, этой несправедливости! Меня, знаете ли, пенсии лишили, а за что, скажите? То, что сидела я, так это, что же, и не человек, стало быть? Изгой какой? Или как?
— А документы у вас имеются?
— Никаких таких документов у меня нет! — каркнула вдруг Сухотиха. — И чего вы прилипли с вашими документами! Так что ж я теперь, бомжа какая или человек?
— Успокойтесь, Анна Поликарповна! — сказал Казарин, соображая, где дал он маху и почему не идет контакт. — Нет документов, и не надо.
— Извините великодушно. Это не про вас. Это участковый замучил меня со своими приставаниями. Ходит как бес в степи. — В голосе Сухотихи прорезалась ненависть, но она тут же ее погасила и сказала, улыбаясь несколько гнусно: — Давайте же чай пить, заговорились мы совсем.
Вера пропустила последние слова Сухотихи мимо ушей. Ей было жаль Сухотиху, которую злые милиционеры лишили пенсии, и она произнесла тоненьким голоском:
— Как же вы, бабушка, живете? Без пенсии?
Босоногов изумленно уставился на ассистентку.
Какая еще бабушка к чертвой матери? Но Сухотиха на бабушку не обиделась, только улыбнулась скорбно:
— А так и живу, милая, так и живу. По миру добрые люди не дают пойти. Я их лечу — они меня благодарят.
Тут Казарин опомнился. Он недовольно посмотрел на Веру, встрявшую так некстати, и сказал:
— Что же это вы верующая, а заговорами лечите… Церковь это как будто не одобряет. И не смущает вас?
— Что ж, церковь, — забормотала Сухотиха, шаря рукой по скатерти. — У церкви дела вселенские, а у нас маленькие, мирские. Да и вы-то сами тоже хороши! Говорили давеча, не следователь, а спрашиваете, как наш кум на зоне.
— Извините, Анна Поликарповна. Я не хотел.
— И не желаю я перед вами оправдываться! Перед Богом отвечу за грехи свои, как есть!
Не идет контакт! Да и о чем говорить с этой сумасшедшей?
Рейтман давно уже из-за спины Сухотихи строил рожи Казарину, но тот их игнорировал напрочь. Наконец Рейтман не выдержал и сказал вполголоса, но внятно:
— На пару слов, Андрей Николаевич.
На дворе он жадно затянулся горьким дымом, сказал нервно:
— Не понимаю, что с прибором происходит! Словно взбесился. Зашкаливает к чертовой матери!
— Вероятно, расстроен?
— В том-то и дело, что нет! На себе, на других проверял: работает как часы!
— Вы и на мне проверяли тоже? — колючим голосом сказал Казарин.
Рейтман повернул к нему издерганное лицо. Простонал:
— Да не о том речь сейчас, Андрей Николаевич, пой-ми-те! Тысячи, десятки тысяч экспериментов! — сунулся к уху Казарина, зашептал жарко: — Пространство Римана, того… закручивается спирально. Как вам понравится?