Я уже почти засыпал под мерное бурчание тетушек и хвастливые цитаты из Гегеля, когда к нам в купе зашел старик… Старик был из тех явлений, которые, казалось, возникают из ниоткуда. Еще минуту назад было тихо, а потом как… Неожиданность. Так вдруг летней ночью к остановке подъезжает последний автобус, рано утром на город обрушивается ливень или хрипит дверной звонок: «Пустите! Пустите!» Так и старик появился в нашем купе. Вдруг. Резко. Мир поезда не расположен к резким движениям, он плавен, его жизнь размеренна. Звуки растянуты во времени и имеют протяженность, иногда даже ощущаемую и вещественную. Этот мир нетороплив и чем-то напоминает солидного буржуа из французского романа. И это «вдруг» — странно. Люди появляются в поезде после остановок. Они не возникают из пустоты и не уходят в никуда. Они всегда имеют свою точку отправления и свою точку прибытия. А тут, через полчаса после того, как поезд покинул последний вокзал, и за целый час до следующей остановки, дверь ушла в сторону, и появился…
Старик был одет во френч. В древние времена, а может, и не такие уж древние, популярная одежда давно потеряла свою уместность, и даже в замкнутом неряшливом мире поезда старик смотрелся странно. Чуть-чуть, конечно; не переходя границы. Обут он был в сапоги. Они блестели. Я не помню, как называют такие сапоги (хромовые, что ли?), но у меня сразу перед глазами возник бодрый военный из старых советских фильмов. Старика сопровождал проводник. Именно сопровождал. Сервис скорого, пусть даже и фирменного, еще не докатился до подноса багажа в купе пассажира, однако старик во френче был удостоен этой чести. Самое забавное, что проводник был рад прислуживать: осуществлять функцию, прямо скажем, не предписанную никакими его инструкциями. Со смешным лакейским «Куда поставить?» проводник водрузил щуплый чемоданчик на багажную полку, а пластмассовый кулек — на стол.
— Чайку, Андрей Николаевич? — спросил проводник.
«Вот зараза, — подумал я. — А у нас за все два часа поездки так и не поинтересовался».
— Зеленого, Володя, если есть, — почти проворковал старик. Голос у него был мягким.
— Есть, Андрей Николаевич, — второй раз удивил меня проводник. — Сейчас принесу.
Старик сразу развил бурную деятельность по выдворению из кулька на столик ужина, рассованного по пластиковым коробочкам, в которые обычно пакуют еду в фаст-фудах. Делал он это громко. Его движения были быстрыми, но не хаотичными. Действия казались предусмотрительно расфасованными на шаги, жесты, мимику. Одновременно он говорил. Старик сетовал на время, жаловался на расписание, постоянные опоздания, сочувствовал теткам зачем-то.
Молоденькая проводница принесла ему зеленый чай с ароматом жасмина. Старик звонко, как немецкий будильник, прозвенел ей слова благодарности, долго рассказывал всем о ее красоте. Проводница что-то проворковала в ответ и, потеряв для меня цельность, повернулась, чтобы уйти.
— Людочка, куда же вы! Я тут чаи гонять буду, а товарищи мыслями об экспроприации страдать, — сказал он на одном дыхании и легонько придержал рукой проводницу. А потом резко повернул голову и посмотрел на меня. Наши взгляды встретились… — Вот, красавица, молодой товарищ наверняка не откажется от чая. Взгляд у него такой — чайный. Когда человек смотрит так, почти всегда чаю хочет. Ведь правда? Чайку, товарищ?
— Можно… — мне показалось, что мой голос прозвучал глухо. Я прокашлялся.
— Вот видите, Людочка, — старик улыбнулся мне.
— Вам зеленый? — спросила проводница. «Где же энтузиазм, милая?» — хотелось спросить мне, но я сдержался. Мною не раз замечено, что проводники фирменных поездов — легко ранимые и несчастные люди. Зачем лишний раз обижать.
— Черный, пожалуйста.
— А дамы? — спросил старик теток.
— А можно кофе? — спросила тетка в шерстяном свитере.