— Спорно, Андрей Николаевич. Я думаю, люди, пусть и единицы, делают шаги в сторону, иначе мы бы просто оставались на месте.
— Есть люди, которые делают шаги, но только по тропинке, только по ней. Тут, товарищ, как говорится: диалектика. Да ладно шаги. Движение — это уже героическое что-то. Мы по сторонам не смотрим. Тоже поступок. Но многие же на него способны. Многие. Но кто смотрит? Вот вы, Дима, смотрите на мир и что вы видите?
Я рассмеялся.
— Мир я вижу, мир.
— А в сторону вы пытаетесь посмотреть?
— Это куда?
— О! Вы, товарищ, не спрашиваете «как»! Сразу «куда»! Самоуверенно все-таки. Что, например, вы видите, когда смотрите… — он с иронией посмотрел на меня, сделал театральную паузу и чуть ли не пропел: — Когда смотрите на поезд?
— На поезд? Это разве в сторону?
— Главное — как смотреть. Куда — это уже… ну, в общем, главное — как.
— Не важно куда, главное, в сторону, — тут я улыбнулся.
— Ну, если хотите, да.
— Откуда? Снаружи? Изнутри?
— Да хотя бы изнутри.
— Изнутри. Изнутри — это пауза. Промежуток между большим миром.
— Промежуток внутри? — он хмыкнул.
— Нет, между. Между большим миром «тогда» — и «потом».
— А что поезд для вас, не мир?
— Мир, но другой.
Андрей Николаевич рассмеялся.
— Промежуток? Мир? Да еще и другой. По-моему, Дмитрий, вы просто стараетесь быть оригинальным ради самой оригинальности. Такое впечатление, что вы взяли одно из тех малоправдоподобных объяснений, которые выдумывают сочинители лубочных псевдофилософских романов — эти… как их сейчас называют… современные классики, — сказал, как выплюнул. («Любитель Достоевского», — с иронией подумал я.) — Они любят эту… игру ума, высасывают из пальца новые миры, новые взгляды.
Я возмутился.
— Вы сами только что жаловались, что некому посмотреть по сторонам. Восклицали с тоскливостью такой, — ирония из меня так и перла, — «где эти пророки, которые ломятся напролом в непроходимые дебри вселенной, а не идут по тропинке обыденности». А теперь? Вот вам, Андрей Николаевич. Пожалуйста. Пророки.
— Да, легко, товарищ Дима, бросать в воздух фразы. Красивые. Не спорю, — сказал тоскливо Андрей Николаевич, — но что за ними? Назвать поезд миром легко! Доказать…
Я открыл рот, чтобы возразить, но меня перебила попутчица в спортивном костюме.
— Вы тут болтайте, а мы пойдем. Покушаем.
Встала. Ушла. Вторая покинула купе молча. Бесцеремонно прерванный разговор резко умолк. Подкралась остановка. Поезд плавно и тягуче остановился. Звуки поезда рассыпались. Звуки большого мира вошли в вагон.
— А попутчицы-то наши в ресторан пошли кушать. А не скажешь по ним, что любят гулять, — задумчиво и немного лукаво сказал старик. — Да и я бы перекусил. Будете мое питание, товарищ Дима?
— Да у меня есть. Курочка. Гриль. Будете?
— А вы знаете, не откажусь. Своя?
— Да какая своя. Купил.
— Объединим наши столы, так сказать? — с легкой улыбкой спросил он. — Только вот всухомятку… как насчет бодрящего? Водовки, например? Под философию она хороша.
— Я сейчас выйду, куплю, — я приподнялся.
— Сидите, сейчас отъедем, попрошу Володю, у него есть. Холодненькая.
— Если не трудно.
— Да чего уж там. Давайте вернемся к нашему разговору. Я к чему… Легко иметь оригинальный взгляд на мир, на жизнь, на вещи, окружающие нас. Но когда дело доходит до того, чтобы хоть как-то объяснить свою точку зрения, — сразу в кусты. Творчество. Иногда люди так близко подкрадываются к вселенной, что кажется: они сейчас сойдут с тропинки. Им надо только объяснить свой взгляд. Ведь объяснить — значит понять. Но они топчутся на месте в своем бессмысленном снобизме творца.
— Но это же ощущение. И только. Зачем каждое ощущение объяснять? Разве оно требует объяснения? Мы просто ощущаем. И все. Если все ощущения пристально рассматривать — мы превратимся в аналитиков-паралитиков.
Поезд тронулся. Шум вокзала утих, исчез в нарастающем стуке колес.
— О. Я сейчас к Володе подойду.
Старик встал, поправил френч и вышел. Я опять набрал твой номер. Робот опять повторил, что ты где-то там и по-прежнему недосягаема. Я подумал, что разговор глуп и не имеет смысла. Что мы пытаемся сказать друг другу? Смотреть — это еще не значит видеть, видеть — это еще не знать, знать — это совсем не то же самое, что объяснить. Что мы, я и старик, пытаемся выдумать? Смотрим мы по сторонам или нет, мир есть. То, что мне кажется, что поезд — это самостоятельный мир, — это только мое больное воображение. А что там на самом деле…