Я посмотрел на него.
— Вот так, товарищ Дима. Необходимая вещь. При такой жизни этот блокнот необходимейшая вещь. Ну что, повторим?
Я посмотрел на бутылку и автоматически разлил водку по стопкам. Поезд дергался, дрожал. Колеса стучали нервно. Я опять посмотрел на старика. Наши взгляды встретились. Мне почему-то стало казаться, что сейчас уже глубокая ночь. На часах было полдесятого, ярко горела лампа дневного света, за дверью бегали дети или, может, всего один, но очень непоседливый ребенок, за стенкой слышалась какая-то непонятная возня. Мы выпили.
— А проводники? Неужели ничего не подозревают? — поинтересовался я.
— Да что им подозревать. Курьером я для них работаю. Направления меняю постоянно, приметить не успевают. Да и не хотят. Я благодетель для них. Я сажусь на маленьких станциях. Без билета, естественно: впрок мне не напастись. Слезно прошу, в кармашек им положенное кладу. Так чего им еще задумываться? И на этот поезд я сел так. Мне еще место свободное искали долго. А если бы не нашли — у них в купе переночевал. И мне хорошо, и они в достатке. Люди, зная, что денежка им лично упадет, услужливыми становятся. Все довольны, в общем.
— А как ваше исследование? — спросил почему-то я.
— Исследование — никак.
— Почему же? Вы же жаловались, что люди не хотят изучать, заглядывать за пределы?
Андрей Николаевич виновато и жалко посмотрел на меня. Я разозлился. Я вернул ему блокнот. Он его суетливо спрятал.
— Вот вам мир. Исследуйте, копайте, объясняйте.
— Ах, Дима, Дима. Я стар. Я цепляюсь за жизнь. Это мое основное занятие, это моя единственная цель сейчас. Жить. Я было кинулся, когда избавился от бреда сумасшествия, строить гипотезы, проводил эксперименты. Вы знаете, я даже украл девочку лет трех, — я непонимающе посмотрел на его руки и представил старика, затаскивающего в вагон ребенка, — чтобы посмотреть, будет ли она взрослеть. Не взрослела. Но…
— А с девочкой что?
— Отпустил. Попросил проводника отвести в милицию. Но как вам объяснить… Я ничего не придумал. Я ничего не смог объяснить. А потом как-то понял, что в поезде смогу еще прожить лет двадцать. Смогу прожить. И вдруг испугался смерти. Не верьте тем, кто скажет, что смерти не боится. Я видел таких. Видел, как они потом умоляли дать им еще час, два…
— Ну ладно, вы сами не могли, но рассказать об этом… Ученые смогли бы объяснить.
— Ученые? — Его лицо сморщилось от презренья. — Да они о таком даже подумать бы не смогли. Я же говорил, что хотел открыться, таким как вы — видящим, а не этим пустозвонам…
— Но не раскрылись. — Я взял бутылку, в которой плескалось еще чуть-чуть водки. Посмотрел на нее. Налил в свою стопку, потом, немного подумав, налил старику. — Не раскрылись. Вы просто-напросто боялись, что отлучат вас от еще нескольких лет жизни. Все ваши взгляды в темный лес вселенной разбились о грошовый страх. Вы не жалеете, что мне все рассказали?
Открылась дверь, и вошли наши попутчицы.
— Где мужчины, там и выпивка, — сказала одна из них, посмотрев на стопки у нас в руках. Мы быстро, будто застигнутые за чем-то нехорошим дети, выпили. — Можно, мы постелимся?
Я встал и сказал:
— Стелите себе на нижней.
Она взглянула на меня без благодарности:
— Спасибо.
Мы со стариком вышли в коридор вместе, но больше не разговаривали. Я еще раз попытался позвонить тебе. Но опять услышал о том, что абонент недоступен. Когда женщины легли, мы по очереди со стариком тоже постелили постели. Я, разморенный водкой, заснул почти сразу…
…Проснулся я, когда мы уже почти приехали. Купе было пусто. О присутствии здесь моих попутчиков напоминала только пустая бутылка из-под водки да, видимо забытый, кулек женщин. На столе лежал блокнотный листок, сложенный вдвое, на котором было написано: «Дмитрию».
Утром что большой мир, что мир поезда приобретает всегда какую-то легкость и восторженность. Глядя на утреннее солнце, я подумал, что зря разозлился на старика. Все мы цепляемся за мир, привычный для нас. Все любим жизнь. А когда делаем выбор, выбираем не темный лес, а тропинку. Так чем же он хуже, пусть и нашедший другую тропку, но остающийся все таким же человеком?
Я полез в карман за мобильным, чтобы позвонить тебе, но его там не было. Недолгий поиск привел меня в уныние. «Подворовывает, сволочь», — подумал я. Я проверил кошелек, деньги, документы. И немного успокоился. Мобильник мне не показался страшной потерей. Подумав, что могу позволить себе купить новый, я успокоился. Тебе не позвонить. Но ехать было еще минут двадцать от силы, а на вокзале стоят телефоны, и надо только купить карточку, чтобы позвонить тебе. В это время ты должна быть уже на работе. Я нервничал, но мне ничего не оставалось, только ждать. Я взял записку: