— Вот и все, — громко сказал Франсуа.
Лицо его озарилось нежностью, когда он уселся за свой тюремный стол.
Заключенные в Ньюгейте имеют в своем распоряжении освещение, бумагу, перья, книги. И только уже после приговора, когда их переводят в тюрьму Тауэр, у них забирают все то, что помогало им скрашивать время.
Франсуа начал писать.
«Мисс Эдит Фэртайм!
Встречаются ли любящие существа после смерти? Кто может на это ответить кроме Всевышнего?
Душа моя будет непрерывно витать возле вас, Эдит, а в моем сердце — ведь перед смертью не лгут — всегда будет жить любовь к вам, только к вам одной.
Забудьте жениха, который „уходит“ потому, что только таким образом он надеется освободить вас от данного обещания. Вспоминайте невиновного, который благодаря вам познал в жизни надежду на счастье.
Отцу и братьям вашим передайте мой прощальный привет.
Франсуа д’Этуаль».
Оставив письмо на видном месте, инженер взял стакан и произнес, обращаясь к невидимому товарищу:
— Ваше здоровье, Король бродяжек!
Одним духом Франсуа осушил стакан.
— Фу!.. Это отвратительно!.. — воскликнул он и прибавил, пожав плечами: — Одним отвратительным впечатлением больше… не важно!
Неторопливо дошел до своей кровати, лег спокойно, вытянулся и закрыл глаза.
— Эдит, прости!..
Он стал неподвижен. Мало-помалу бледность покрыла его щеки, губы и разлилась восковой белизной по рукам, вытянутым вдоль одеяла.
Окоченевшее и холодное тело молодого человека покоилось на тюремной постели.
Был ли он мертв? Или только спал, как индусские факиры, чей опасный опыт он рискнул повторить?
XVII. «Ньюгейтская идиллия»
Громкий звонок вызвал слугу на первый этаж, где остановились фон Краш и Маргарита.
Отец и дочь только что пришли в себя от долгого сна, в который погрузились накануне, благодаря ухищрению молодого Триля.
— Я еще никогда не засыпал подобным образом, — сказал дочери немец.
— Не хочешь ли ты сказать, что этот молодой американец…
Беспокойная мысль заставила фон Краша мгновенно вскочить на ноги. Он был так недоверчив, что подозрение зарождалось в нем очень легко. Немец быстро начал осматривать свои карманы, ворча при этом:
— Неужели же этот чертов американец…
— Вы его подозреваете? — спросила Маргарита.
Отец ничего не ответил. Один за другим вынимал он из своих бесчисленных карманов предметы, которые побывали в руках Триля.
Все на месте. Ключи, часы, деньги и красная записная книжка. Немец открыл ее, перелистал.
— Ну и бумагу делают у нас, — сердито пробормотал он про себя. — Все листки слиплись! Я лежал на ней, наверное, это от тепла тела… Ну, это пустяки… Кстати, который час? Мои часы остановились…
— И мои тоже.
Немец нетерпеливо нажал кнопку электрического звонка, заставившего слугу броситься со всех ног в их комнаты.
— Ах, сударь, — сказал тот немцу, — я беспокоился, не видя вас сегодня утром… Еще чуть-чуть и позвал бы хозяина узнать в чем дело.
— Который час?
— Без четверти два. По части сна ваша милость могла бы побить рекорд!
Затем, хлопнув себя по лбу, он быстро проговорил:
— Чуть было не забыл! Молодой американец, который оставался в вашем обществе почти до десяти часов вечера, велел передать вам записку… Я сейчас ее принесу!
Он поспешно вышел. Отец и дочь переглянулись.
— Как мы могли проспать столько! Более полусуток!
— Вероятно, наше долгое дежурство у Голборн-Виадук.
Однако было ясно, что эта странная сонливость совсем не казалась фон Крашу естественной. Появление лакея вывело его из состояния мрачной задумчивости. Малый был нагружен подносом, уставленным холодной говядиной, птицей. Он расставил все это на столе. Затем вынул письмо.
— Вот оно… Молодой джентльмен из Соединенных Штатов дал мне его перед отъездом.
— Разве он уже уехал?
— Сегодня ночью. В час. Так по крайней мере он сказал в конторе.
— Ладно. Можете идти.
Когда слуга вышел, Краш быстро разорвал конверт.
Там было всего несколько строк:
«Вынужден продолжать свое путешествие, сожалею, что не могу проститься с сэром фон Крашем и миледи. Но сохраню самые лучшие воспоминания о вечере, проведенном в вашем обществе, и буду счастлив принять вас в Чарльстоне, если вам когда-нибудь придется там побывать».