Кафке в ту ночь снились ионические колонны посреди поля цветов в Сицилии, которая также оказывалась Ривой, поскольку все сны неизменно двоятся. Там были бурые камни, на которых кишели ящерицы, ночная бабочка на стене, голубиный вихрь, малость пчел. Сосны были прямо-таки виргилиевы - расставлены по полкам и черны. Он был мучительно одинок; такое впечатление, что ему следовало увидеть там некие статуи, возможно государственных мужей и поэтов, изумительно запятнанные лишайниками и изъеденные солнцем. Однако, их не было. Затем из-за колонны вышел Гёте и бесконечно свободно и произвольно прочел стихотворение, понять которого он не смог. У ног его сидел кролик, жевал коровяк.
Комитет предложил им доехать до до аэродрома поездом, и они пришли к выводу, что раз Италия - Италия, то это, должно быть, - приказ. Любое, самое незначительное преимущество над хаосом, которое удавалось отыскать, Макс определял как принцип, из этого они и исходили. Линия до Монтекьяри оказалась местной до Мантуи и все время бежала рядом с дорогой, поэтому они, сев в поезд и оставшись стоять на раскачивавшейся и вздымавшейся площадке между двумя вагонами, наслаждались иллюзией того, что мир, во всей своей целостности, движется вместе с ними. В тучах пыли, дрожа от скорости, подскакивали автомобили, а водители в очках-консервах сохраняли странное достоинство поверх дикого возбуждения своих машин.
За лошадьми, словно тащившимися в bucca(46) под барабан претория, мотались повозки, будто влачили Гелиогабала(47) в Большой Цирк. На велосипедах сидели персонажи Жюль Верна, Антиной в клетчатой кепке, гейдельбергские дуэлянты, английские математики, баски, чьи лица под беретами выглядели идеальными квадратами, и священник, пыльная сутана которого трепетала на ветру, словно он был Победой, вводившей флот в Самофракию.
Когда они прибыли, никаких аэропланов в воздухе не наблюдалось.
Дорога к аэродрому напоминала сборище татарских племен на английском приеме в саду. Будочки и палатки, увенчанные флагами, возвышались над толпой, растекавшейся во все стороны: люди, экипажи, кони, автомобили.
Похожий на цаплю немец сверкнул моноклем и показал, как пройти к ангарам.
Социалист с деревянной ногой продавал "Красный флаг" священнику, чьи пальцы никак не доставали до дна кошелька. Из ярко-желтого "ланчестера" на землю сошел карлик, грудь которого выпирала, точно голубиный зоб. Одет он был в черное с жемчугом: множество прихотливо застегнутых вставочек и кантов.
Цыгане, высокомерные, как монгольские принцы крови, стояли в очереди под присмотром жандарма - даже глаза у него казались нафабренными.
Над зудом голосов до них доносились звуки оркестра, бряцавшего увертюру к "I Vespri Siciliani"(48), как вдруг кавалерийский топот раздвинул толпу - бравый беспорядок шелковистых лошадей, прыгучих плюмажей и алых венгерок.
Старушка с затянутым молочной пленкой глазом предложила им букетики крохотных беленьких цветочков. Рядом с французским журналистом в остроносых штиблетах стоял крестьянин в шинели, помнившей еще Маршала Нея(49).
Ангары напоминали огромные райки с опущенными занавесами, как объяснил Отто, чтобы уберечь все изобретения от любопытных глаз. Некоторые аэропланы, тем не менее, выкатили наружу, и они остановились перед аппаратами довольно виновато, позволяя странности насекомых машин поразить себя больше, чем предвкушали. Они слишком маленькие, произнес у них за спинами француз.
Братьев Райт в самом деле там не было. Они остались в Берлине, но здесь зато находился их соперник Кёртисс - сидел в раскладном кресле, водрузив ноги на бензиновую канистру. Он читал "Нью-Йорк Геральд Трибьюн". Они посмотрели на него в абсолютно священном трепете. Кафка оценил его профессиональное хладнокровие - будто у акробата, которому вскоре предстоит оказаться перед взорами всех, но в настоящую минуту никакого лучшего занятия, нежели газета, у него нет. Выглядел он убедительно по-американски.
И тут они увидели Блерио.
Человек со спокойными философскими глазами стоял, скрестив руки и расставив ноги. Дважды прерывал он свои раздумья у ворот ангара и подбегал к двигателю аэроплана, над которым трудилась пара механиков. Тот, что склонялся над машиной, вытягивал назад ладонь, шевеля пальцами, и второй вкладывал в нее разводной ключ, отвертку или проволочный ёршик.
- Это совершенно точно - Блерио, сказал Отто. Поскольку вот это - его воздушный корабль, на котором он пересек Канал(50).
Позднее за ужином Макс вспомнил анекдот про отца и сына, которые верхом подъезжают к художнику в открытом поле. Это Сезанн, говорит сын. Ну откуда ты знаешь, кто это? спрашивает отец. Потому что, отвечает сын, он пишет картину Сезанна.
Это в самом деле был Блерио. В облегающей шапочке с наушниками, которые завязывались на подбородке, как у средневековых пап. Нос у него был cinquecento(51) - скорее, клюв, подобающий человеку-птице. Он все время бросался вперед, привставал на цыпочки и не спускал глаз с пальцев механика.
"Блерио-XI" был желтой стрекозой из вощеного дерева, натянутого полотна и проволоки. По его борту печатными буквами военного серого цвета бежало название:
АНТУАНЕТТА 25 CV. Отто выдал информацию, что его мотор сконструирован Алессандро Анцани. Вся мощь явно находилась у самолета в плечах, где крылья, колеса и пропеллер под прямыми углами разбегались друг от друга, все в разных плоскостях.
Однако, несмотря на свою бравую желтизну и мореходные переплетения тросов, он был тревожно крохотным - едва ли больше комара, увеличенного до размеров велосипеда.
Около них высокий человек с густыми каштановыми волосами держался за левое запястье так, словно ему было больно. Внимание Кафки привлекла сила его взгляда - больше, чем рост и худоба, отмечавшие, по всем видимым признакам, аэронавта и механика. То была эпоха человека-птицы и волшебника машины. Кто знает, не принадлежит ли одно из этих озабоченных лиц самому Маринетти(52)? Журавль, а не человек. Сама непокорность его каштановой шевелюры, напряжение длинных пальцев, казалось, говорили о странной потребности летать. Он беседовал с коротышкой в синей робе механика, с повязкой на глазу. Изо рта его выпорхнули слова: Станция Запуска Воздушных Змеев в Верхние Слои Атмосферы, Hohere Luftstazion zum Drachensteigenlassen. Вслед за этим коротышка воздел квадратные ручки и вопросительно склонил голову. Глоссоп, последовал ответ, и за ним зеленое слово: Дербишир.