Очутившись в центральном зале, Мел направился к крылу, занимаемому «Транс-Америкой». Когда он проходил мимо стойки регистрации пассажиров, его окликнул один из инспекторов:
— Добрый вечер, мистер Бейкерсфелд. Вы ищете миссис Ливингстон?
Любопытная штука, подумал Мел: как бы ни были заняты люди, у них всегда найдётся время для сплетен и наблюдения за другими людьми. Интересно, многие ли связывают его имя с именем Тани?
— Да, — сказал он. — Именно её.
Инспектор кивком указал на дверь, на которой значилось: «Только для персонала компании».
— Она там, мистер Бейкерсфелд. У нас тут была маленькая неприятность. Миссис Ливингстон как раз этим занимается.
3
В маленькой гостиной, которую нередко использовали для особо важных персон, громко всхлипывала девушка в форме кассира.
Таня Ливингстон усадила её на стул.
— Успокойся, — деловито сказала Таня, — спешить некуда. Поговорим, когда ты придёшь в себя.
И Таня тоже села, разгладив узкую форменную юбку. В комнате больше никого не было. Слышалось лишь всхлипывание да гудел воздушный кондиционер.
Между двумя женщинами было примерно пятнадцать лет разницы. Девушке едва исполнилось двадцать, а Тане — подходило к сорока. Но глядя на неё, Таня почувствовала, что их разделяет куда большая пропасть. И пропасть эта, объяснялась, видимо, тем, что Таня уже была замужем — хоть и недолго и давно, но всё же была.
Второй раз за сегодняшний день она думала о своём возрасте. В первый раз эта мысль мелькнула у неё, когда, расчёсывая утром волосы, она заметила серебряные нити в своей короткой густой ярко-рыжей гриве. Седины стало куда больше, чем примерно месяц тому назад, когда она впервые обратила на это внимание. И снова, как тогда, она подумала о том, что сорок лет — рубеж, когда женщина должна уже чётко представлять себе, куда и зачем она идёт, — не за горами. А кроме того, она ещё думала, что через пятнадцать лет её собственной дочери будет столько же, сколько этой Пэтси Смит, которая рыдала сейчас перед ней.
Тем временем Пэтси вытерла покрасневшие глаза большим полотняным платком, который дала ей Таня, и, ещё давясь от слёз, произнесла:
— Они бы никогда себе не позволили… так грубо разговаривать дома… даже с женой.
— Это ты про пассажиров?
Девушка кивнула.
— Да нет, многие так разговаривают и дома, — сказала Таня. — Вот выйдешь замуж, Пэтси, возможно, и тебе придётся с этим столкнуться, хоть я и не пожелала бы тебе такого. Видишь ли, когда у мужчины ломаются планы, он ведёт себя, как сорвавшийся с цепи медведь, — тут ты права.
— Я же очень стараюсь… мы все стараемся… весь сегодняшний день и вчера тоже… и позавчера… Но они так с нами разговаривают…
— Ты хочешь сказать, они ведут себя так, будто это ты устроила буран. Специально, чтобы осложнить им жизнь.
— Да… А потом подошёл этот мужчина… До него я ещё как-то держалась…
— Что же всё-таки произошло? Меня ведь вызвали, когда скандал уже кончился.
Девушка постепенно начала успокаиваться.
— Ну… у него был билет на рейс семьдесят два, а рейс отменили из-за непогоды. Мы достали ему место на сто четырнадцатый, но он на него опоздал. Говорит, что был в ресторане и не слышал, как объявили посадку.
— В ресторанах посадку не объявляют, — сказала Таня. — Об этом висит объявление, а кроме того, это напечатано на всех меню.
— Я ему так и сказала, миссис Ливингстон, когда он подошёл ко мне. Но он продолжал грубить. Вёл себя так, точно это я виновата, что он опоздал на посадку. Сказал, что все мы безрукие и спим на ходу.
— А ты вызвала старшего?
— Да, но он был занят. Мы все были очень заняты.
— Что же было дальше?
— Я дала этому пассажиру место в дополнительном отсеке, на рейс двенадцать двадцать два.
— Ну и что дальше?
— Он спросил, какой там будут показывать фильм. Я выяснила, и тогда он сказал, что видел этот фильм. И снова стал мне грубить. Он желал смотреть тот фильм, который должны были показывать на отменённом рейсе. И спросил, могу я ему дать билет на такой рейс, где показывают этот фильм. А ведь у стойки толпилась уйма пассажиров. И кое-кто из них стал громко ворчать, что я-де еле шевелюсь. Ну и вот, когда он снова спросил меня насчёт фильма, тут я… — Девушка помолчала. — Очевидно, это называется — сорвалась.
— И швырнула ему в лицо расписание? — подсказала Таня.
Пэтси Смит кивнула — вид у неё был глубоко несчастный. Казалось, она вот-вот снова заплачет.
— Да. Сама не знаю, что на меня нашло, миссис Ливингстон… Я швырнула ему расписание через стойку. И сказала, пусть сам выбирает себе рейс.
— Надеюсь, — заметила Таня, — ты попала в него.
Девушка подняла на неё глаза. Теперь вместо слёз в них уже появилась смешинка.
— Конечно, попала. — И, словно что-то вспомнив, хихикнула: — Вы бы видели его физиономию! Он был потрясён. — Лицо её снова приняло серьёзное выражение. — А потом…
— Я знаю, что произошло потом. Ты разрыдалась, что вполне естественно. Затем тебя отправили сюда, чтобы дать выплакаться. Ну, а теперь возьми такси и отправляйся домой.
Девушка в изумлении уставилась на неё.
— Вы хотите сказать… это всё?
— Конечно. А ты что, думала — тебя сейчас уволят?
— Я… я не знаю.
— Мы будем вынуждены тебя уволить, Пэтси, хоть нам это и очень неприятно, — заметила Таня, — если подобная история повторится. Но ты ведь больше не будешь, правда? Никогда?
Девушка решительно замотала головой.
— Нет, не буду. Не могу объяснить почему, но я твёрдо знаю, что во второй раз такого не сделаю.
— Тогда поставим на этом точку. Если, конечно, тебе не хочется узнать, что произошло после того, как тебя увели.
— Очень хочется.
— Один из стоявших в очереди подошёл к стойке и заявил, что всё слышал и видел. У него есть дочь такого же возраста, как ты, сказал он, и если бы кто-то разговаривал так с его дочерью, он бы собственноручно расквасил ему нос. Тогда другой человек из очереди — он оставил свою фамилию и адрес — сказал, что, если тот нахал на тебя пожалуется, пусть его известят и он засвидетельствует, как всё было на самом деле. — Таня улыбнулась. — Так что, как видишь, на свете есть и славные люди.
— Я знаю, — сказала девушка. — Их немного, но когда попадается такой милый, приятный человек, хочется обнять его и расцеловать.
— К сожалению, нам этого нельзя — как нельзя швырять в пассажиров расписанием. Мы должны ко всем относиться одинаково и быть вежливыми, даже когда пассажиры не очень-то вежливы с нами.
— Конечно, миссис Ливингстон.
С Пэтси Смит всё будет в порядке, решила Таня. Девушка не станет подавать заявление об уходе, как это делали другие, попав в подобную передрягу. Более того: сейчас, успокоившись, Пэтси словно прошла закалку, а это ещё пригодится ей в будущем.
Да, подумала Таня, одному богу известно, сколько нужно выдержки, да и твёрдости для того, чтобы работать с пассажирами — на любом посту. Взять хотя бы службу бронирования.
Она понимала, что сотрудникам этой службы в городских отделениях достаётся, наверно, ещё больше, чем тем, кто работает здесь, в аэропорту. С тех пор как начался буран, им пришлось оповестить по телефону несколько тысяч пассажиров о задержках и изменении расписания. Заниматься этим никто не любит, поскольку подобные звонки неизменно вызывают раздражение и нередко кончаются перепалкой. Такое впечатление, будто задержка вылета или прилёта вдруг пробуждает дремлющий в человеке инстинкт дикаря. Мужчина ни с того ни с сего обрушивает на незнакомую женщину поток оскорблений — даже люди, обычно вежливые и мягкие, становятся язвительными и грубят. Хуже всего почему-то иметь дело с теми, кто летит в Нью-Йорк. Сотрудники отказывались предупреждать по телефону пассажиров на Нью-Йорк о новых задержках или отменах рейсов, — лучше лишиться места, чем подвергать себя граду оскорблений, который, они знали, обрушится на них. Таня частенько задумывалась над притягательной силой, которой обладает Нью-Йорк и которая словно бацилла поражает всякого, кто стремится туда: стоит человеку собраться в путь — и он уже умирает от желания побыстрее добраться до цели.