Томас Таллис вообще мало на что обращал внимание; он служил придворным композитором при четырех монархах и писал такую замечательную музыку, что она радовала и католиков, и протестантов. Его эпитафия гласит: «Как он жил, так и умер – тихо и спокойно. О, счастливый человек!»
А вот его ученику и коллеге Уильяму Берду (1540–1623) пришлось сложнее. При протестантском короле Эдварде IV аскетичность церковного обряда дошла до предела. Пять лет правления католической королевы Мэри были реакцией на этот аскетизм – и одним из приятнейших аспектов этого времени была любовь королевы к сложной латинской церковной музыке. Только что ставший придворным композитором, Берд наслаждался писанием такой музыки. Увы, когда ему было всего восемнадцать лет, Мэри умерла, и трон заняла ее сестра – протестантка Елизавета I.
Уильям Берд
Мария I Тюдор
Елизавета I Тюдор
Берд не вынес перемены, покинул королевский двор и стал органистом и хормейстером Линкольнского собора, однако не унялся: церковным властям приходилось наказывать его за чрезмерно долгую и цветистую игру во время богослужения. И хотя, будучи лучшим композитором Англии, он продолжал писать и написал много великолепной музыки и для англиканской церкви, в конце концов он устал от компромиссов, уехал в деревню и провел там оставшиеся тридцать лет своей жизни за писанием музыки. Но даже как бы удалившись от дел, продолжал гнуть свое.
Линкольнский собор
Точно так же как у нас в России были нелегальные квартирные концерты, в Англии того времени практиковались подпольные католические мессы. Берд не только писал для них музыку, но частенько и сам сопровождал их игрой на маленьком органе. А нужно иметь в виду, что исполнение католического обряда в то время в Англии считалось серьезным преступлением; можно было легко лишиться головы. Иногда люди попадали в тюрьму за то, что у них в кармане находили ноты Уильяма Берда. Однако его репутация и уважение королевы Елизаветы сохранили его от всех бед. Берд был настолько талантлив, что его оставили в покое. И правильно – не зря его считали славой нации и называли Фениксом.{11}
Тем временем вся Европа распевала песни нового гения – Жака Аркадельта (1504–1568).
Жак Аркадельт
Аркадельт родился в Льеже, во Франции. Обнаружив в себе талант и получив образование, он пошел хрестоматийным путем – подался в Рим, где и провел бо́льшую часть своей жизни. Сначала руководил детским хором собора Святого Петра, а потом – хором Сикстинской капеллы. В зрелые годы во цвете славы вернулся во Францию.
В дебрях музыки Средних веков не всегда легко разобраться; часто под именем популярного композитора издавали то, чего он никогда не писал. Чем известнее композитор, тем охотнее ему приписывают все, что плохо лежит.
В этом смысле Аркадельт – чемпион. Но и безусловно написанных им самим произведений сохранилось достаточно, чтобы заметить удивительную легкость и мелодичность его музыки. Поэтому любовь народа к Аркадельту была такова, что сборник его нот переиздавался пятьдесят восемь раз за сто лет.{12}
Но не все композиторы в Италии были приезжими. Были и свои. Например, Джованни Пьерлуиджи да Палестрина, которого католическая энциклопедия попросту называет «величайшим композитором литургической музыки всех времен».
Джованни Пьерлуиджи да Палестрина
Легенда гласит, что его музыкальная карьера началась на улице, – он что-то пел, рекламируя сельскохозяйственные продукты с фермы своих родителей. Там его и услышал начальник хора одной римской церкви; голос мальчика его поразил, и он взялся за его музыкальное воспитание. В мире все взаимосвязано: этим начальником хора был уже известный вам Жак Аркадельт.
Время шло; сначала Джованни Пьерлуиджи стал органистом, а потом и начальником хора собора Святого Петра. И тут Папой Римским Юлианом III стал земляк Пьерлуиджи, знавший его как замечательного композитора. Палестрина был взят в папскую капеллу в обход всяких правил, к вящему негодованию некоторых его коллег, – ибо если Палестрина и пел хорошо в детстве, то теперь у него голоса совсем не осталось. Зато музыка его была великолепна. Папы приходили и уходили, а Палестрина оставался и продолжал писать. И даже стал спасителем полифонии.
Когда был собран Трентский собор, который был призван упростить церковную музыку, Палестрина на этом совете продемонстрировал свой шедевр – «Мессу Папы Марселлия», которая была настолько ясна и чиста, что совет понял – полифонию в церкви запрещать не обязательно.