И как всегда – ни слова о главном.{489}
«Звуки Му» появились, когда советская власть была в самом расцвете своих сил – но достаточно было шести лет их музицирования, чтобы казавшаяся незыблемой империя превратилась в ошметки и «Звуки Му» сплясали свой последний танец на ее руинах. И немудрено. «Звуки Му» – не группа музыкантов, а подлинная «русская народная галлюцинация», самим своим существованием иллюстрировавшая полную тождественность развитого социализма и белой горячки.{490}
«Му» были не «самодеятельной рок-группой», пусть даже маргинально-лучшей, а, наверное, самым значительным явлением российского искусства со времен Шостаковича – хотя рамки искусства им были, несомненно, узки: их концерты были полноценным шаманским ритуалом по изгнанию лживого беса советского сознания. Они ухитрились быть плотью от плоти Советов и одновременно полным их отрицанием. Недаром эстет-аристократ Брайан Ино, приехав в Россию для того, чтобы приложить британское умение музыкоделания к самодеятельному, но обильному русскому таланту, без малейшего колебания выбрал «Звуки Му» из моря других коллективов и сказал, что будет работать только с ними.{491}
Фото из архива А. Липницкого
Слово «самобытный» как будто было изобретено специально для них. Они были явлены, как биофильм из иной вселенной; как если бы сознание контуженного красногвардейца из окопов гражданской войны непостижимым образом оккупировало тела пяти здоровых молодых москвичей и (совершенно не принимая окружающей действительности, но пользуясь ее словами, составленными в произвольном порядке) заставило их дергаться, извиваться и вести себя непостижимым, но при этом единственно возможным образом. Избавившись от рыночного здравого смысла, продажной логики и проституированной гармонии, они добровольно заклали себя на алтаре Истины – и явили Ее миру.{492}
«Звуки Му» вообще-то не имели никакого отношения к рок-н-роллу и – тем более – шоу-бизнесу; они – из мира сказаний и наговоров. Неудивительно, что их музыка оказалась не подлежащей документальной фиксации – миф нельзя записать на магнитофон. Более того, при всем желании самой группы записывать и выпускать альбомы что-то в самой ее природе противилось этому, и магнитофонная пленка фиксировала только бледное подобие подлинной магии. Зато на концертах «Звуки Му» показывали свое истинное лицо.
Их первое выступление (в стенах родной школы) было робким триумфом – так ландыш-мутант пробивается через асфальт; но буквально сразу же, как и положено мутантам, они набрали силу и стали выглядеть и звучать так, как будто выросли на сцене. Звучать плохо для «Звуков Му» было невозможно; это было бы противоречием в терминах: как бы они ни играли, каждому слушателю было понятно, что эта музыка должна быть именно такой, и никакой иначе. И даже если сама группа была недовольна звуком, из зала заметить какие-либо погрешности было невозможно: у них по определению не могло быть ошибок, ибо эти ошибки изначально входили в ткань их выступления и создавали ее.{493}
Однажды мне довелось присутствовать на их выступлении в одном нью-йоркском клубе крайне дурной репутации: коренное население жалось к стенкам, и лишь отдельные отчаянные маргиналы выделывали странные коленца перед сценой, безуспешно пытаясь привлечь внимание этого паранормального десанта из непостижимого края водки и белых медведей.{494}
Вместе с развалом советской власти развалилась и группа под названием «Звуки Му». Вернее, она просто перешла в какую-то иную форму бытия. Все музыканты начали заниматься своими делами, а автор песен и душа коллектива Петр Николаевич Мамонов, как новый Солженицын, сделал единственно разумную вещь – уехал из города и поселился в деревне, где, собственно, и живет по сю пору. Это однако не мешает ему оставаться значительной фигурой постсоветского российского искусства: он много работает в театре, снимается в кино (к примеру, именно на нем держится величайший фильм, снятый в России за последние двадцать лет – «Остров») – и, что для нас самое главное, продолжает писать новые песни, страннее предыдущих.{495}