Дважды (чтоб не забыть) Никитин записывает в тетрадь о производстве знаменитой синей растительной краски индиго (ниль). Любопытство погнало его посмотреть на то, как ее делают. Смолу, собранную с определенных растений, сначала высушивают в тени, а потом снова плавят и через шелковое сито отцеживают от примесей. Эта же смола идет на приготовление лаков. Люди в Камбее не менее интересны, чем товары. С людьми Афанасий всегда знакомился и сходился на диво быстро и легко. Купцу без такого таланта — никак. Не поймешь людей, всякая торговля себе в убыток будет. И языки Никитину легко давались. Смолоду выучил татарский да литовский, потом и парьсянский, и смесь восточных языков, на котором хорезмские купцы говорили, и даже «лингва франка», на котором объясняются меж собой купцы из Европы, ганзейцы и другие… А индийцы — что ж? Не прошло и месяца, как прибыл в Индию, а Афанасий уже употребляет местные названия товаров («ахык» — сердолик; «лот» — соль), может объясниться на рынке и рассказы местных жителей о своей земле и ее обычаях, хоть и через слово, но понимает.
Торговое судно. XIII в.
Дворец индийского раджи с садом и фонтаном
В то время, когда Афанасий прибыл в Индию, Камбей был одним из самых больших городов Гуджарата — независимого мусульманского государства. Правил Гуджаратом крутой нравом Махмуд-шах Г Байкара. Всякие истории рассказывали на базаре про Махмуд-шаха. Если все за правду взять, так получится, что он может в одиночку слона завалить, ведро риса съесть, против целой армии противника с одним мечом в поле выехать и победить. Никитин байки про Махмуд-шаха слушал, но не особенно-то им верил.
Были и другие диковинные и жестокие истории, которые передавали шепотом темнокожие люди, поклонявшиеся не Аллаху, а своим исконным индусским богам. Им Афанасий отчего-то доверял больше. Махмуд-шах I Байкара сильно притеснял индусов и очень боялся их мести. В Индии умели мстить. Орудием мщения мог послужить не только кинжал или стрела, но и яд. Чтобы избежать опасности отравления, Махмуд-шах, по словам рассказчиков, придумал интересный способ. Он стал приучать себя к ядам. Начинал понемножку, а потом все увеличивал и увеличивал дозу. К каждой еде слуги подавали ему яды, и он сам клал их в различные кушанья. Постепенно вся еда шаха стала смертельной для обычного человека. Теперь, если Махмуд-шах желает кого-нибудь казнить, он приглашает его к обеду, и несчастный испускает дух после первых же глотков. А сам Байкара настолько пропитался ядом, что даже мухи, садящиеся ему на руки или лицо, дохнут…
В тетрадь Афанасий этого не пишет. Сам ведь не видал, как мухи на шахе злой смертью помирают!
Афанасий встает, подходит к узкому окну. Холодный луч звезды ложится на каменный подоконник. Высокий бархат неба с тихим сиянием Млечного пути, горы с редкими огоньками пастушьих костров, грозно вздыхающее вдали море. Все — творение Божье! Но как имя его? Кто знает истину, кроме Него Самого?
— Господи! Господи! Господи! — молится Афанасий в звездную ночь. — Откликнись на глас мой! Поддержи меня в трудах и сомнениях!
От Камбея еще шесть недель плыли по морю. Афанасий уже притерпелся к морским путешествиям, с интересом глядел на берега, в меру своих возможностей разговаривал с попутчиками, а больше — с полюбившимся ему аргамаком. Конь слушал, прядал бархатными ушами.