Глаза заслезились от отвратительно очевидного вранья. И немножко от вида.
— А ведь и правда. Символично еще так, — Максим как-там-его подошел ближе к скульптуре.
Он чуть наклонил голову к плечу и прищурился, будто плохо видел.
— Да, — согласилась я, — Очень символично.
Я бы лучше лужей под ногами полюбовалась — в жизни и без того символичных мужских детородных хватает…
— Прямо вдохновляет, согласитесь? — он перевел на меня взгляд.
— Ага, — хмуро кивнула я, опять погружаясь в темные мысли.
— А на что, если не секрет? — не отставал вдруг проснувшийся мужчина.
— Быть увереннее в себе? — предположила я, — Не обращать внимание на мнение окружающих. Верить… в чудеса. Например.
Мы еще какое-то время молча смотрели на произведение искусства. И вот не то что бы я могла отказать этой его подружке в если не таланте, то, как минимум, отличных навыках и потрясающих знаниях анатомии, но душа не пела. Душа тихо плакала при мысли, сколько она заработает за вечер на этом символизме. От черной зависти захотелось перевернуть скульптуру и символично разбить символ неудачников об пол! Я помотала головой.
— Нет, я не верю в чудеса, — не выдержала я, роняя об пол свой образ, — Посмотрела и разуверилась!
Мужчина хмыкнул. А потом еще раз и еще, и вдруг опустил глаза, пряча улыбку в кулак.
— Наверно, я быдло.
— Я, видимо, тоже, — кивнула я, любуясь тем, как он неловко прячет лицо, стараясь не показывать остальным улыбку, — А тут есть буфет?
Я вдруг поняла, что дико голодная и готова даже потратить полтинник на жалкий бутербродик. Тем более, что я как раз взяла с собой пять пакетиков расфасованной по достоинству мелочи, начиная с копеечной! Собиралась на обратном пути зайти в банк и сдать все это добро. Так что будет чем расплатиться.
Неожиданно вспомнилось, что я на нервах вообще сегодня ничего не поела.
Мужчина вскинул бровь.
— Буфет есть, но явно не для бедных…
— Ну так угостите меня! — бездумно махнула рукой я и тут же внутренне чертыхнулась.
До скромной леди мне как до луны, конечно. Надо было посмотреть чертов курс по пикапу от Вероники Степановой, прежде чем идти охмурять миллионеров! Может напросилась бы на бутерброды с соком как-нибудь поизящнее.
И все же мужчина весело хмыкнул и протянул руку.
— Максим.
— Лена, — я ответила на рукопожатие и неуверенно улыбнулась.
Неужто, получилось?
— Ну пойдемте, Елена.
— Просто Лена! — умоляюще попросила я, чуть скривившись.
Я решила, что раз уж я не смогла похвастаться женственной утонченностью хранительницы очага и вместо того, чтобы заставить его бегать за мной, сама гонялась за ним, надо хотя бы дать ему понять, что я гордая и деньги мне не нужны. Поэтому, когда он сказал на кассе, что заплатит, я сурово поджала губы и уверила его, что могу заплатить за себя сама. И перевернула перед кассиршей пакетик с однорублевыми монетками.
— Если не хватит, у меня еще четыре пакетика, не волнуйтесь!
Она посмотрела на меня ненавидящим взглядом, ровно как и каждый человек в немаленькой, в общем-то, очереди, но отказать мне не могла.
Я улыбнулась. Это она еще пакетик с однокопеечными не видела, а у меня и такой есть! Настроение, хоть чуть-чуть, но поднялось. А еще мне в голову пришла идея, гораздо более разумная, чем пытаться соблазнить Максима.
— Думаю, вам стоит заказать у меня портрет!
— А вы еще и рисуете? — потянул он, — Лена, а можно все-таки я расплачусь? Сделайте мне такое одолжение.
Он с тоской смотрел, как симпатичная девушка за прилавком начинает пересчитывать заново, потому что сбилась. Она вскинула взгляд и посмотрела на меня с мольбой. Я уныло кивнула.
Приятно, оказывается, когда тебя упрашивают позволить заплатить! Жалко только, что это не за красивые глаза, а за дурной характер. Но уж чем богаты…
Стоило Максиму проигнорировать мое предложение, весь запал ушел. Вот еще минуту назад мне казалось, что я могу все, что не боюсь — ничего! Что я клевая, талантливая и все у меня будет в шоколаде, стоит только чуть посмелее заявить о себе.
Но, собственно, мне так кажется каждый чертов раз, как я отсылаю портфолио. А потом мне опять отказывают, и эйфория тут же стекает, как вода, оставляя после себя только более горькое разочарование, с которым с каждым разом все сложнее и сложнее справляться. Мне уже не хотелось есть. Не хотелось дразнить бедную кассиршу. Не хотелось разговаривать с Максимом. Он ведь даже не попросил показать свои работы! Очевидно, мужчина просто не хотел отказывать прямо, а потому сделал вид, что вообще не услышал.