– Да мрачно, Самсон, все очень мрачно. Тут надо придумать что-нибудь поинтереснее. Время покуда есть…
– А акции, конечно, тебе должен был бы рисовать тот самый человек, что подделывал ценные бумаги, сидючи в губернском тюремном замке? – усмехнулся Давыдовский.
– Он самый, – улыбнулся в ответ Африканыч. – А кто же еще? Уж не думал ли ты, что я и впрямь буду выкладывать собственные денежки за эти марокканские бумажки?
– Нет, не думал, – вполне серьезно ответил «граф».
– И на том спасибо, – так же серьезно ответил Неофитов, слегка разочарованный тем, что Долгоруков отказался от его предложения. Но шеф на то и шеф, чтобы его слушать и поступать так, как он велит…
– Значит, так, – Всеволод Аркадьевич посмотрел на Ленчика: – Твоя задача: где хочешь, но найди мне свежие екатеринбургские газеты. У них выходят «Екатеринбургская неделя» и, с недавнего времени, еще «Деловой корреспондент». Каждый день свежие номера этих газет должны лежать у меня на столе. Понял?
– Ага, – тотчас ответил Ленчик, соображая, как лучше исполнить распоряжение.
– Касательно великого князя… – раздумчиво произнес Сева. – Что нам известно о нем?
– Он по матери Гогенцоллерн, как и все его братья, – сказал Огонь-Догановский. – Еще он усмиритель Кавказа.
– Еще?
– Ему немногим за пятьдесят, – добавил Давыдовский.
– Еще? – повторил свой вопрос Долгоруков.
– Службу начал кадетом в Первом кадетском корпусе. В восемнадцать неполных лет был уже полковником, – добавил «граф». – Участвовал в Крымской кампании.
– Это все общеизвестно, – заметил Всеволод Аркадьевич. – Меня интересуют его привычки, сильные пристрастия…
– Он ретроград, – выпалил Ленчик.
Все взоры устремились на самого младшего из команды.
– Откуда это тебе известно? – спросил Сева.
– Слышал, – ответил Ленчик. – От безногого Митяя, своего бывшего подельника.
– Что ж, пожалуй, что и так, – согласился Долгоруков. – Что нам еще известно?
– У него много детей, – произнес молчавший до того Неофитов.
– Еще?
В гостиной зале стало тихо.
– Что, и все? – спросил Сева. – А где привычки, пристрастия, слабости? Ведь это самое главное в нашем деле.
Молчание не прервалось.
– Хорошо. Ты, – Сева посмотрел на Давыдовского, – собери мне полную информацию по великому князю. Включая сплетни, слухи, домыслы. Особое внимание обрати на привычки и пристрастия.
– Понял, шеф. Но для этого мне придется съездить в Петербург, – сказал «граф».
– Поезжай. Только не попадись полиции. Ты, – повернулся Всеволод Аркадьевич к Неофитову, – сведи нужные знакомства и выясни, какую культурную программу готовит губернская и городская администрации к визиту Его Императорского Высочества. Куда его поведут, кого ему будут представлять, будет ли торжественный обед и что надобно, чтобы на этот обед попасть.
– Ясно, – ответил Африканыч.
– Что делать мне, Сева? – спросил Огонь-Догановский.
– Корректировать наши действия, – ответил Долгоруков. – Ты – наш начальник штаба.
– А вы что будете делать? – неожиданно для остальных спросил Ленчик.
– Наблюдать. Думать. Слушать, – не удивившись вопросу Ленчика, ответил Сева. – Ну, и на мне заключительный аккорд всей нашей… кантаты. Финальный выход, так сказать. Правда, еще не знаю, в чем он будет заключаться…
На этом разговор покуда и закончился. Ловец для команды Долгорукова уже выискался. Зверь – Его Императорское Высочество великий князь Михаил Николаевич – наметился. Оставалось соорудить крепкий капкан.
Глава 3. Гадский отступник, или Царь всех армян
Каждый индивид рождается особенным. В чем-либо. Павлик Давыдовский родился сильным. Как в плане здоровья, так и в смысле принятия решений. То есть самостоятельным, с твердым внутренним стержнем, не умеющим ни ломаться, ни гнуться.
После первого же посещения цирка вместе с отцом, тогда еще статским советником, насмотревшись на атлетов, жонглирующих двухпудовыми гирями и пушечными ядрами, Паша Давыдовский загорелся гиревым спортом. Он упросил отца купить ему гири и гантели и совершеннолетие встретил не томным юношей с изнеженной позитурой, а весьма крепким молодым человеком с развитой мускулатурой и крепкой грудью, о которую запросто можно было разбить в кровь костяшки пальцев.
Вообще, с ним было лучше не связываться. Однажды заскучавшие было «валеты» вспомнили выходку небезызвестного корнета Савина, короля российских мошенников. Савин, проживая в Париже, поспорил с одним знакомым банкиром, что ежели его высадят из экипажа на одной из центральных парижских улиц в одном исподнем и оставят так одного, то он через три часа вернется туда, откуда его увезли, одетым и с тремя тысячами франков в кармане. И вернулся в означенное время во фраке, пошитом словно на него, дорогущем цилиндре и с новеньким портмоне, в коем находилось четыре тысячи франков. Недолго думая и дабы развеять тоску и разогнать застоявшуюся кровь, «валеты» решили повторить опыт знаменитого афериста и в одно прекрасное утро высадились в разных частях города в одном исподнем. Их задача заключалась в том, чтобы вернуться к двум часам пополудни с добычей. Победителем будет считаться тот, кто вернется в гостиницу наиболее обеспеченным в денежном выражении…