Ко мне подсела Алена.
— Я буду с тобой во всех делах. Даже если тебя в острог или на каторгу, пусть и меня тоже. Лишь бы как ты.
— А что сразу на каторгу?
— В гадании тетке открылось, что путь будет твой тернистый, вне закона и порядков, но вперед.
— А чем дело кончится, не открылось?
— Так же, как у всех. Помрем. Важно, чем вспомнят.
— Ух, ты моя умная-разумная! Давай, подумаем, как жить. Умереть еще успеем. Только еще скажи, ты в теткино гадание сразу поверила?
— Чего верить? Оно есть. Тут важно узнать те знаки и людей, которые предсказаны. Там же не дословно говорится, а иносказательно. И умом дойти не возможно, только сердцем.
— И когда ты дошла?
— Как увидела, так и поняла. Даже если урод под платком, все равно это он. И мой.
— А без гаданий бы не узнала?
— Да забыла я про все теткины слова! До того ли было?
— Про тюрьму забудь. Не твое это дело. И не спорь. Кто-то должен меня выручать и передачки носить. Лучше меня предупреждай, если что недоброе почуешь.
— Это как получится. Все под Богом ходим.
Глава 4
Мы с Домной идем на встречу со связным. Аленку оставили на хозяйстве. Дошли до болота. Это километров пятнадцать. Дед уже ждет. Осмотрелись. Тишина и благолепие. Подошли. Обнялись.
— Ну, дедушка, рассказывай.
Дед важно уселся на упавший березовый ствол.
— А скажу я вам, милые мои, что такого переполоху я не упомню, хотя живу, считай, седьмой десяток. Так, Барвиха? Когда там именины?
— Старый, не тяни, — Домна не настроена на воспоминания.
— Ну, слухайте. По первой, как младший Тростянский пришел весь в слезах и соплях, так барин все порывался в погоню. Трое вызвались посмотреть, куда вы пошли, да только лошадь с телегою привели. Тут же барин послал нарочного в город к полицмейстеру да к губернатору. Что уж он им отписал, не знаю, а только на следующий день приехал чиновник с нижними чинами да полсотни казаков с есаулом. На постой пока в усадьбе определились.
— Каких еще казаков? Они же на Дону должны быть, — не понял я.
— Эх, болезный. Там у них вотчина. А службу несут, где прикажут. И в нашей губернии полк стоит и в соседних. Как какое волнение, так первым делом казачки идут. Ох, и ненавидим же мы их! Коли ничего не помнишь, так скажу — хуже их иродов и нет. Не щадят никого. За любую провинность плеть, а то и сабля. Сказывали, деревню целиковую пожгли. Вроде вашего хутора на отшибе была. Не барская, а своя собственная. Не пошли в крепость, бунтовали. Их и порешили.
— Ничего себе новости. Вот тебе и причина, чего их власти голубят. Так еще и в росгвардию включат. Народ разгонять, — бормочу я, но дед услыхал.
— Гвардии тут нет, а пехоты полроты придет разбойников искоренять. Это уж для полного принятия мер.
— А что про нас слышно?
— Кто во что горазд. Чего только не придумали. Одни говорят, французы пленные полк тайный создали, другие — чуть ли не сам Бонопартий сбежал и теперь силу собирает, чтоб изнутри Россию завоевать.
— Это они лишку хватили, — улыбаюсь я.
— Известно, дурни. Ходят еще слухи о капитане Корейкине с деревянной ногой, который французов не простил, и теперь, кто по-ихнему заговорит, сейчас с живого кожу снимет.
— Так, ближе к теме.
— А полиция все про бунтовщиков выспрашивает. Всех на уши поставила. Про испанцев, красный фронт и тайное общество Меча и Орала.
— А что барин?
— Всю дворню вооружил, никто не спит, ходят с пиками да фузеями. Младшего хотел в воронежское имение отослать, да он нужен будет для полицейских допросов. Тот сначала все пужался, носа не казал. А как казаки приехали, так форсу набрался. Говорит, что пятеро на него кинулись, оттого и не справился.
— А свидетели что-же?
— Так один сразу и помер. Похрипел и затих. А у второго глаз побелел. Теперь кривым кличут. Сейчас под арестом сидит.
— А его то за что?
— Так ты ж в него рублем кинул. Он, хоть и окривел, а деньгу схоронил. Чиновник прознал про то и говорит, что за рубль он тебе и помогал. Деньги ты, мол, ему кинул? Кинул. Он их взял? Взял. Злодейству не препятствовал? Не препятствовал. Все сходится. А что пострадал, так то уловка такая. Быть ему под судом. Губернатору никак нельзя отписывать пустое. Вот его и предъявят.
— Да, заварилась каша.
— А еще, — дед подсел ближе и воровато оглянулся, — некоторые к тебе в лес собираются. Ты теперича для них человек еройский.
Всю обратную дорогу я думал. Домна поняла и не обижалась на мои ответы невпопад. А подумать было над чем. Партизанское движение создать не штука, но это тупиковый путь. Государство сильнее и задавит в любом случае.