— Ну вот и на вашей улице перевернулся грузовик с пряниками. Запасайся попкорном, у меня уже масса идей, как подпортить ему радость бытия. Кстати, дельные идеи принимаются в неограниченном количестве.
— Эээ… морду набить?
— Набьём — в самом конце, когда враг будет повержен. А пока если и бить, то чужими руками или фигурально выражаясь.
— Но почему?
— А потому, что мне с товарища Малиновского нужно получить материальные блага в виде автомобиля марки «Жигули» либо его эквивалент в советских рублях. А после мордобития я получу только заявление в милицию, что затруднит доступ к телу. У тебя, Боренька, была возможность набить ему морду до меня. Теперь я запрещаю его трогать до тех пор, пока не скажу, что можно. Это первое. Второе, вопрос к тебе. Ты сам с ним встречался?
— Ну видел.
— Издалека, близко?
— В коридоре суда. Метров с десяти.
— Это хорошо. Ближе не подходи пока.
— Почему?
— Потому что у тебя будет своя роль в предстоящем спектакле. Я воспользуюсь твоей печатной машинкой?
— Это не моя, это дедова.
— Неважно.
— Ты умеешь печатать?
— А чего там уметь?
— Мне от руки быстрее. Пока очередную букву найдёшь.
— Может и быстрее, но не всегда это прокатит.
Ну-ка, освежим навык. У нас компьютеров не было очень долго. Мы как-то возмутились, что весь цивилизованный мир перешёл на печатные документы, а мы всё от руки пишем, так нам от щедрот привезли пять печатных машинок. Спонсор помог. Себе он компьютеры в офисе поставил, а машинки с барского плеча пожертвовал в органы. Было это году в девяносто восьмом. И ещё лет пять мы на них барабанили. Потом появился первый комп, время работы на котором было строго регламентировано. Учились на коленке, и порой битва с вордом или экселем заканчивалась тем, что по старинке бежали к неубиваемой «Москве» и набивали на ней текст в три раза быстрее.
Так что я заправил лист писчей бумаги в каретку, зажал большим пальцем клавишу смены регистра и напечатал большими буквами «Справка».
Боря послушал бодрый перестук машинки и ушёл к себе.
Завтра особый день. Поскольку я о себе ничего не знал, то назначил на второе мая свой день рождения. Во всяком случае именно в этот день в прежней жизни я привык принимать поздравления. Так не будем отступать от традиций и в этот раз. А традиция гласит, что в этот день я привожу подарки в соседний детский дом. Повезу и в этот раз, главное их умудриться вручить. Смутно подозреваю, что с этим всё непросто. Да ещё завтра воскресенье, все инстанции на заслуженном выходном. Ну ничего, послезавтра тоже подойдёт, как раз прозондирую почву.
Утром я поехал к Николаичу. Тот ещё дрых сном праведника.
— Рота, пааадъём! — гаркнул я во всю глотку. — Бегом, бегом, салага!
Мужчина вскочил, заметался, разыскивая форму.
Я подвинул стул и сел, наблюдая за ним. Наконец он застыл в одном ботинке, потому что второй никак не находился, и оглядел комнату.
— Что это было? — схватившись за лоб, спросил он.
— Проверка личного состава, — пояснил я.
— Мляать! Ты кто такой?
— Я смертушка твоя, Степан.
— Какая смертушка? Ты откуда тут взялся?
— Да так, шёл мимо. Дай думаю зайду, поздоровкаюсь.
— А кто дверь открыл?
— Так она не закрыта была.
— Совсем?
Я пожал плечами: уж как есть.
— Погоди, дай вспомнить.
— Ну валяй, вспоминай. Я пока водички хлебну. Жарко у тебя.
Я прошёл на кухню, нашёл стакан, плеснул в него воды из чайника. Стою, пью. Николаич пришёл за мной через минуту, схватил чайник и присосался к носику.
— Слышь, мы чё, вчера пили вместе? — спросил он, прислоняя чайник ко лбу.
— Было дело, — не стал я отрицать.
— Ничерта не помню, — признался он.
— Плохо. Значит, придётся повторить воспитательную беседу о вреде пьянства.
— Стой! Вспомнил. Ты же из вытрезвителя.
— Браво, — похлопал я. — Ещё чего вспомнишь?
— Ничего не понимаю. Откуда ты взялся?
— Меньше надо пить, Стёпа. И меньше страдать из-за непорядочных людей. А теперь послушай меня. Барсуков конечно сволочь. Но мы его давно пасём.
— Как?! Откуда ты…
— Не перебивай. И так повторять приходится, когда уже вчера всё сказано было. Так вот, мы за ним наблюдаем с тех самых пор, как он по кривой дорожке пошёл. Рано или поздно возьмём, как материал накопится. А пока ты работай, и по возможности фиксируй, когда, у кого, сколько он позаимствовал. Пригодится в суде.
Николаич опустился на табуретку, схватившись двумя руками за голову. Надо подлечить бедолагу, а то как-то разговор у нас не клеится. Я достал из кармана поллитру «Пшеничной», а из второго — банку омулёвой икры. Из нашего свёртка вытащил. Пошарил по ящичкам, но консервного ножа не нашёл. Плюнул, пробил дырку ножом и открыл консерву методом грубой силы. У меня тоже открывашки не было, никак не сподобился купить. Да и не очень-то она нужна, когда жесть на банках руками гнуть можно спокойно. В хлебнице нашлась четверть чёрствой булки хлеба второго сорта. Оттяпав от неё два ломтя, я щедро намазал их икрой, плеснул водку в стаканы и протянул один из них Николаичу: