Одним из самых известных беглецов из Лукьяново является Осип Пятницкий. Он находился здесь в 1902 году и через 5 месяцев бежал вместе с Максимом Литвиновым и другими революционерами за рубеж, а позже, в 1918—1919 годах, Пятницкий пребывал с Карлом Радеком в Берлине. Но всё же, когда Литвинов был уже советским министром иностранных дел, а затем послом в США, член Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала Пятницкий не выжил в чистке: ему было выдвинуто обвинение в том, что он возглавляет фашистскую шпионскую группировку, и в 1938 году он был расстрелян.
И чем синее становилось безобидное небо, тем сильнее был цвет металлических ворот, через которые туда и обратно ездили «черные воронки» с заключенными. Через эти ворота однажды точно так же въехала одна дама из политики — со светлой косой в форме венка, из здания суда на Крещатике, где она прошлой осенью проиграла свой процесс. На этот суд я хочу обратить свое внимание.
Солнце раскалило бетон, хотя календарь показывает только середину июня. Каштановые листья за тюремными стенами уже коричневого цвета. Это всё гусеницы моли-пестрянки, которые мигрировали через Альпы в Германию и распространились в течение нескольких лет на континенте. Вот так Украина прибыла в Европу — или наоборот. Как вам угодно.
Слева появляется здание из белого кирпича, это «дом Тимошенко»,— слышу я.
Мы входим в здание с правой стороны. Ступеньки, хотя и недавно покрашенные, заметно стоптаны. Меня приводят к последней двери на первом этаже. Две пальмы стоят одиноко в широком коридоре. Я уверен, что они не были специально принесены для моего визита, на них слишком мало листьев: света, падающего через окно в коридор, для растений явно не достаточно.
Дверь камеры изнутри
На последней двери справа светло-серыми буквами по-русски написано «Камера 260».
Вид туалета в камере
Один из нашей группы вставляет ключ в отверстие. «Почему во всех тюрьмах, которые я посетил, все ключи имеют две бородки, и только боги знают, почему они так гремят вместе со многими другими на большом кольце»,— думаю я.
В камере два стула, на которых лежат разноцветные одеяла, в центре под окном, перед батареями,— две прикроватные тумбочки, на одной из которых стоит маленький телевизор. Выше на пустой полке расправлены усы антенны. Кроме этого есть стол и еще два стула. На столешнице — какие-то рукописные заметки. Когда я захотел их сфотографировать, мне было сказано «нет». Заметки сделаны нынешними заключенными камеры, поэтому меня не касаются.
Что ж, если начальник прав, то он прав.
Рядом с кроватью — душ с умывальником и туалетом, холодильник — рядом с дверью камеры, еще шкаф и сервант, на котором стоит чайник и несколько тарелок. Мебель, стены камеры, даже сиденья для унитаза — невинно белого цвета. Туалет отремонтирован гораздо позднее, чем все остальное, плитка оформлена с элементами модной охры, и двери сделаны из цельного дерева, прямо как в моем гостиничном номере.
Я прошу моего спутника, чтобы он закрыл дверь камеры снаружи, потому что внутри у нее нет ручки, только кожаная обивка и отверстие, через которое подается еда. Как я слышал, каждый день для заключенной под стражу Юлии Тимошенко еда доставлялась из ресторана неподалеку.
Когда дверь закрылась и я остался один в камере, я присел на левую койку, ту самую, которой пользовалась самая знаменитая заключенная за последние сто лет в Лукьяново. Матрас не слишком мягкий и не слишком жесткий — госпожа Тимошенко жаловалась на проблемы со спиной, так что ее врач попросил для нее матрас средней жесткости.
После того как я сфотографировал запертую изнутри дверь камеры, я попросил себя освободить. На мой вопрос: в таких ли хороших условиях сидят другие заключенные,— начальник ответил с усмешкой: конечно же.
Сопровождающий нас доктор — он возглавляет Медицинскую государственную тюремную администрацию — прощается с нами до следующей встречи. От него я получил бумаги. На нескольких страницах подробно перечислены все обследования, которые проходила Тимошенко после своего прибытия сюда 5 августа 2011 года. Записи заканчиваются 9 мая 2012 года, то есть уже имеются сведения о лечении в Харькове. По-настоящему интересны не просто медицинские записи о том, что происходило с женщиной, которую все называют просто «Юля», а ее реакция на них. Это как в свое время Громыко, будучи советским министром иностранных дел, имел на Западе прозвище «Мистер Нет», что было, конечно, преувеличением: дипломат все же соглашался на некоторые предложения других сторон. Но, даже не имея это в виду, после прочтения этих пяти листов медицинских записей я почувствовал, что обнаружил женский эквивалент «Мистера Нет».