- В приличном обществе, господа, даже при наличии щекотливой ситуации, порядочные люди так себя не ведут.
- Ах, ты глиста во фраке! - заорал Чураков, не справляясь с третьей волной возмущения. - Что ты за падаль такая? Я же тебя считай целый год одевал, кормил, деньги на кабак давал! Друг дома! А ты мне какую свинью подложил?! Да Нинка же тебе если не во внучки, то в дочери наверняка годится! Ей же двадцать четыре, а тебе, пердун, сколько?
- Пятьдесят, - изрядно сбавил свой возраст Альфред Викторович.
- Да что ты мне арапа заправляешь?! Тебе на седьмой десяток пошло, дармоед блудливый!
Бизнесмен ещё ярился, но Альфред Викторович уже почувствовал, что вероятность продолжения физической расправы крайне незначительна, а потому обычные спесь и повышенные амбиции вернулись к нему.
- Я вас просто не понимаю, Федор Михайлович! - высокомерно завил он. - Вы пытаетесь оскорбить меня тем черствым и горьким куском хлеба, который швыряли мне из своих закромов! Но вы забываете, что влияние моей высокой культуры, моего глубокого интеллекта, всего за полгода превратили вас из плебея, быдла - в более или менее приличного, почти воспитанного человека. Еще несколько месяцев и...
- Что-о?
- Да. Теперь если вас ещё и нельзя пускать на дипломатический прием, то, во всяком случае, вы можете сидеть в прихожей, вместе с шоферами и извозчиками. Они вас признают за равного и это - моя заслуга. Год назад вас дальше дворницкой не пускали. Тоже касается и воспитания вашей супруги.
От тяжелой хрустальной пепельницы, полетевшей в голову - Комаровский увернулся без труда и, что более существенно, - не испугался. Совершенно не испугался потому, что звук собственного, хорошо поставленного голоса всегда придавал ему решительность и уверенность в себе. Он твердо верил, что когда начинают звучать СЛОВА - всякие кулаки и даже оружие уже не обладают решающей силой. А в жонглировании пустопорожними фразами означенный пан Комаровский не имел себе равных.
- И если вы, господин Чураков, задумаетесь над тем, что я сказал, то поймете, что я, ваш личный имиджмейкер, глубоко прав.
- Значит, вы правы и ни в чем не виноваты господин Комаровский? - с несколько пугающей вежливостью спросил Чураков.
- Абсолютно и категорически! - безапелляционно заявил Комаровский. Свой хлеб, хлеб профессионального имиджмейкера я отработал. Даром ваши кислые бутерброды не вкушал. Теперь вас можно выпускать на улицу без поводка н намордника. Вы почти похожи на человека.
Чураков смотрел на ожившего Альфреда Викторовича с откровенным изумлением - этому молодящемуся козлику все было нипочем! Ни тебе руки не трясутся, ни в глазах страха нет, хотя ведь должен знать, что из себя представляют и он, Чураков, и способный на многое - телохранитель Ишак. Будучи и сам крутым мужиком, Чураков терялся, когда натыкался на наглость в абсолютном проявлении.
- Ну что ж, козел... Допустим, кое в чем от тебя был толк... Это следует признать. Кое - какой этот имидж для меня ты помог нарисовать. Но, гнида ты позорная, зачем к Нинке в кровать полез?!
- Для завершения и её культурного воспитания. - твердо ответил Комаровский.
- Какого воспитания?!
- Сексуального. - он даже глазом не моргнул. - Вы убедитесь в этом при первом же эротическом сеансе любви. Вы оба, извините, были приучены к собачьим случкам, а не высоким наслаждениям.
Чуракова задумался, переваривая сказанное, а потом печально и тихо сказал.
- Ишак, бей его.
- Бить? - деловито спросил телохранитель.
- Бей его так, чтобы он уже никому больше и никогда не мог давать никаких сексуальных уроков.
- Только не по голове! - испугался Комаровский и закрыл лицо руками. - И попрошу не в морду! Это мой товар.
К чести костолома Ишака надо сказать, что бить противника явно десятикратно слабее себя, он не мог - остатки совести не позволяли. Ишак вяло пнул ногой в печень Альфреда Викторовича, чего оказалось достаточным, чтоб тот вновь принял лежачее положение и заскулил от боли.
Скорее всего все виды наказания на этом бы и закончились, если б из ванной не донесся жалобный крик Нины.
- Феденька, не верь ему! Он меня охмурил, он меня опоил! Чего-то подлил в шампанское! Я бы так просто никогда не далась!
Чураков медленно встал с кресла и столь же неторопливо, но многозначительно снял с каминной полки бронзовый кандилябр. Подбросил его на руке, словно прикинул массу этого ударного оружия - Альфред Викторович понял, что нить его жизни опять опасно натянулась в последнем сопротивлении перед разрывом. Но у него хватило родовой шляхетской спеси выпрямиться, вскинуть голову и бросить в лицо бизнесмена презрительно.
- Не пугай, урод! Комаровский сумеет умереть достойно! - в критические моменты, наподобие настоящему, Альфред Викторович величал себя в третьем лице - это придавало мужества.
- Ты не умрешь, ты - подохнешь. - пообещал Чураков и уверенной рукой поднял кандилябр в дюжину свечей над головой.
Ишак преградил хозяину дорогу, сказал мягко.
- Босс, извини, но Нина врет. Опаивать наркотиками её никакой нужды не было. Она и без того шампанское пила, как кобыла. Ящик порожних бутылки в спальне стоит и второй тоже уже начат. Так что значения не имеет, подливал ли он ей чего-нибудь или нет.
Чураков недовольно глянул на своего телохранителя.
- Ты на чьей стороне играешь, Ишак?
- На твоей босс. И не допущу неразумных действий во вред фирме. Мне за это ты платишь деньги.
- Что же получается, Ишак?! Так его и отпустим? - растерялся бизнесмен.
- Отпустим - но не совсем так. К тому же нам, босс, самим не выгодно позором фирму покрывать. Ты ведь в этом халате ходить больше не будешь? он указал на Комаровского. - После этого козла?
- Еще чего! Мне этим халатом теперь зад подтирать противно! возмутился Чураков, а Ишак все так же неторопливо заметил.
- Тогда он получит достойное наказание...Но мы и сами виноваты.Я тебе давно говорил, босс, охраны у ворот дачных участков - недостаточно. Надо ставить и свою, прямо при фазенде, в доме.
- Ты был прав. Сегодня же организуй, - бросил Чураков, плюнул на шелковый халат Комаровского и пошел к ванной комнате, на ходу выкрикивая.
- Нинка! Открывай добром, а то ещё хуже будет!
Судьба Нины Комаровского на данный момент мало заботила - он полагал, что в конечном счете, семейные разборки закончатся миром. Больше его волновали неторопливые действия Ишака, которые поначалу показались странными и лишенными смысла.
Ишак забрался на подоконник и содрал шторы, а затем освободил длинную штангу, на которой эти шторы висели. Штанга оказалась крепкой, отделанной под бронзу. После этой предварительной операции, Ишак вежливо предложил Комаровскому встать на ноги и вытянуть руки в сторону. И тут же очень ловко продел штангу сквозь оба длинных рукава халата, а кисти рук Альфреда Викторовича жестко привязал шнуром к штанге, так что Комаровский оказался крестообразно распростер в пространстве, словно Христос на Распятие. Определить точнее - более всего Альфред Викторович напоминал сейчас огородное чучело, когда на две скрещенные палки надевают пиджак и шляпу. Затем Ишак плотно увязал на чреслах Альфреда Викторовича пояс халата, отошел в сторону, полюбовался своей работой и крикнул в коридор.
- Босс, будешь прощаться с мерзавцем?
- Гони его в шею! - прозвучало из глубины квартиры: там события развивались своим чередом, с криками и угрозами, поскольку Нина дверей ванны так и не открывала - держала оборону, пережидая, пока муж остынет.
Ишак взял Комаровского за шиворот и повел на выход, что оказалось делом несколько сложным - штанга, укрепленная на плечах Комаровского в горизонтальном положении, оказалась настолько длинной, что по лестнице пришлось спускаться боком и так же боком - выйти на крыльцо.
Уже после того, как они миновали калитку, Ишак поставил Комаровского в стартовое положение, с короткого разбега дал ногой в зад прощальный пинок и добрый совет на дорогу:
- Счастливого пути, козлик! Никогда не лезь в постель благодетеля! и заржал, крайне довольный своим трюком.