Из рассказов о «хадовцах»: «Приводят пленных. Встречают задержанных хозяева учреждения ласково. По мусульманскому обычаю три раза поочередно прижимаются то к одной щеке, то к другой. А через полчаса, бывает, уже волокут за ноги по лестнице. Того, кого так тепло встречали…»
28 ноября 1980 г.
С утра отправились в резиденцию. Делегировали на партийную конференцию. Было холодно. Но я поехал раздетый в надежде на дневное тепло. Телогрейку не ношу, а десантную куртку надевать рановато.
По пути обратил внимание: в городе появились плакаты и лозунги. По-русски — на красных полотнищах, по-афгански — на зеленых. (Почему мусульмане любят этот цвет? Может быть, оттого что зелени почти нет? Все серое, голое, пыльное и каменистое…)
Плакаты и лозунги посвящались женщинам. Оказалось, в зале, находившемся неподалеку от нашего, работал какой-то симпозиум. На нем была и Валентина Терешкова. Видел ее метров с пятнадцати.
Женщин собралось много. Кроме афганок приехали, видно, и из других стран. Мы стояли у дороги и грелись на солнышке. Проходят две девушки. И вдруг обе: «Здравствуйте!» От неожиданности я даже вздрогнул. Хотя сказать «вздрогнул» — значит ничего не сказать. Я чуть было не отпрыгнул в сторону: афганки и вдруг так запросто с шурави… Тем более я с автоматом.
Среди женщин было немало таких, которые в отличие от общей массы в Кабуле умеют хорошо одеваться. Видно, воспитаны, культурны. За весь «эпос» я столько афганок без паранджи не видел.
Наша конференция проходила в холодном зале. Заколели и чуть не околели. На зачитку постановления и доведение результатов выборов не пошел. Разгова-ривал с солдатами-афганцами из охраны Кармаля. Одеты они, как петухи. Красные воротники, обшлага. Что-то от маскарадного костюма. Один хорошо говорил по-русски. А матом ругался в совершенстве. Спросил, где научился. Ответил, что работал на комбинате с нашими гражданскими специалистами. Я сказал комплимент по поводу яркой формы. Хозяева в долгу не остались: «У коммандос тоже неплохая».
Возвращаясь из резиденции, предложил полковнику из Москвы остановиться и сфотографироваться на память. Однако он отказался. А я вспомнил: в городе началась «чистка». Остерегается…
Вечером прилип Кожанов. Сначала я его отправил подальше, но потом набрался терпения и убедил, что не обязательно быть похожим на всех. Олег (это с ним редко случается) на сей раз согласился.
29 ноября 1980 г.
Работал в машине. Приходит прапорщик Валера Горюнов с банкой растворимого кофе: «Доставайте сахар, сейчас пир устроим».
Мы с Николаем засуетились. Потом Терентьев вспомнил: «А что искать, у Шилова целый склад в машине». Я не лезу в те ящички, где хранит провиант Пёр Саныч (так мы между собой называем Шилова. Солдаты же, те величают чуть по-иному, меняя букву «п» на другую…). Пожимаю плечами: «Неудобно…»
На меня сразу надавили. Отведать кофе самому хотелось, поэтому согласился: «Шут с вами. Берите сахар!»
Попили от души. Забыли уже и запах приличных напитков. После закурили и начали представлять, как прилетит из командировки Шилов и обнаружит «утечку» сахара.
— Знаете, что он скажет?… — начал Терентьев.
— А мы сейчас сочиним… — перебиваю Николая. — Вспоминайте жаргон Шилова.
Пошевелив мозгами, вспомнили характерные для Пёр Саныча словечки. Сообща сочинили стих и покатились со смеху. Начало нашего творения звучало так:
«Припустим, товарищества в вас нет… Не повсегда, но все же есть случаи. Было уж раз: я лётал на обед, А в это время сахар вы сожрали…»30 ноября 1980 г.
Батурин с раннего утра устремился к стоянке самолетов. Вернувшись, сообщил, что прилетел Шилов и привез посылки. Встретили как самого дорогого гостя. Сразу же сели в «греческом зале» завтракать. Потом я поехал в Кабул. Отвез в полк прибывшего молодого лейтенанта. Работал в резиденции до сумерек. Когда стало темнеть, выхожу из ворот и двигаю к штабу полка. Все посты знаю, как свои пять пальцев. И вдруг из кустарника: «Стой, кто идет?» Поставили секретный, о существовании которого и не подозревал. Сразу вспомнил, что не спросил пароль. «Я иду!» — отвечаю и продолжаю шагать, как ни в чем не бывало. «Стой, пароль!» — кричит из кустов солдат. «Да что ты глотку дерешь? — начинаю злиться. — Еще светло, а секретный пост выставляется на ночь. Не видишь, офицер идет?..» Часовой не унимается: «Стой, стрелять буду!»