— Ладно, — произнес он, — а сейчас идите и заканчивайте оформление всех необходимых бумаг на машину.
— Большое Вам спасибо, — поблагодарил я.
То, что нам удалось так быстро найти квартиру, было не единственной неприступной дверью, которая перед нами открылась. Возможность купить машину в течение первого же месяца была еще одной такой же дверью.
«Бог, наверное, для нас приготовил здесь что-то очень особенное, перед тем как мы вернемся в Пакистан», — размышлял я.
На улице, ожидая трамвая, я снова задумался о господине Филзеке. Под его жесткой, суровой внешностью, по-видимому, скрывалось мягкое сердце.
«Наверное, в немцах есть что-то, недоступное моему пониманию, как, например, в господине Филзеке», — думал я.
Примерно через месяц у меня появилось настойчивое желание вернуться в офис господина Филзека. Мне пришлось прождать целый час, пока не назвали мой номер. Я снова увидел господина Филзека, заметив, что на нем все тот же серый свитер.
— Ну, ладно, — сказал он сурово, даже не отрывая глаз от своего письменного стола. — Какая у Вас на этот раз проблема?
— Да нет у меня никакой проблемы, господин Филзек, — ответил я. — Я просто пришел Вас навестить.
Он перестал писать, выпрямился на стуле и переспросил:
— Что?
— Простите меня, пожалуйста, что я отрываю Вас от работы, — сказал я, — но мне просто хотелось узнать, как у Вас дела.
— Вы хотите сказать, что ждали больше часа для того, чтобы просто зайти сюда и спросить у меня, как дела? — сказал он, пристально глядя на меня с оттенком сомнения.
— Совершенно верно, господин Филзек, — подтвердил я. — Так как у Вас дела? Такое впечатление, что работа у Вас не из легких.
Смущенный, без тени улыбки на лице, господин Филзек откинулся на спинку стула, провел рукой по гладким седеющим волосам и стал рассматривать меня еще пристальнее.
— Вы правы, — согласился он. — Известно ли Вам, что мы с помощником отвечаем за восемь тысяч дел, — он указал на шкафы с папками направо и налево от себя. Затем, привстав, предложил:
— Хотите чашечку кофе?
— Если Вы будете, то я с удовольствием к Вам присоединюсь, — ответил я.
— Скажите мне, господин Лезебери, как Вы думаете, есть ли надежда для этого мира? — спросил он, наливая кофе. Не дожидаясь ответа, он подал мне мою чашку и продолжил: — Не кажется ли Вам, что с каждым днем мир становится все хуже и хуже? Как Вы думаете, осталась ли еще надежда для такого старика, как я?
И хотя вопросы его могли быть истолкованы как риторические и не требующие ответа, они звучали очень искренне — как будто он не раз над ними серьезно задумывался.
— Господин Филзек, Вы правы, — ответил я. — Мир и впрямь становится хуже с каждым днем. Только слепой этого не видит. Но у этого мира есть надежда, и у Вас тоже — надежда в Господе Иисусе Христе.
— А-а-а, не рассказывайте мне о церкви, — громко запротестовал он. — Я там не был уже много лет.
В ответ на его откровенность я сказал:
— Господин Филзек, я и не говорю Вам о церкви. Я говорю о том, чтобы знать Христа, мир и радость, которые Он дает.
Наш разговор продолжался еще какое-то время, и я уже начал волноваться о людях, ожидавших за дверью. Однако господин Филзек, казалось, совсем никуда не торопился, поэтому я задержался у него еще ненадолго. Когда же я наконец стал прощаться, господин Филзек тепло улыбнулся и пожал мне руку. Он попросил меня позвонить, чтобы договориться, когда я смогу прийти к нему в гости. Это было очень любезно с его стороны, потому что мы с ним были едва знакомы.
Выйдя из этого простого здания бюрократического вида, я шагал по улице и едва мог удержаться, чтобы не пуститься в пляс. Несмотря на то, что солнце спряталось за тучи, а день был прохладный и ветреный, на сердце у меня было тепло и ясно, потому что у меня появился новый друг. Я был так рад, что подчинился своему желанию навестить его, которое пришло ко мне утром в молитве.
Передо мной отворилась еще одна наглухо закрытая дверь.
Особенно меня восхищало то, что двери не просто едва приоткрывались со скрипом — в нужное время они распахивались настежь. Но гораздо важнее нашей квартиры или получения разрешения на вождение машины было то, что господин Филзек открыл самую наглухо закрытую дверь — дверь своего сердца.
Глава четырнадцатая
Я им скажу