Те поглядели на него, и он показался им принцем, потому что лицом был красив, а телом строен. Они подумали: «Разве может этот человек работать поденщиком?» И сказали ему:
– Нет, ты не сможешь работать, мы тебя не возьмем.
Ладно! Гордость не дала Муса-джану настаивать, он промолчал и отправился дальше. И вот, голодный и изнемогающий от жажды, достиг он другой крепости. Опять ему встретились люди, и опять он сказал им:
– Я ищу поденной работы.
Те подумали: «Ведь у нас нет пастуха. Возьмем его пасти коров». И они сказали ему:
– Если ты можешь пасти коров, мы с готовностью тебя наймем. Наш пастух ушел.
Муса-джан согласился. И тогда селяне привели стадо и стал Муса-джан его пасти. Каждый день гонит он стадо все на луг, а вечером собирает по домам хлеб за работу. Но он все время грустил и жизнь ему была не в радость.
Как-то раз он пригнал стадо на другой луг. Глядит – а на лугу стоит соломенный шалаш, в шалаше сидит маланг *, а на стене висит рабаб *. Муса-джан подошел, поздоровался. Маланг ответил ему, а потом спрашивает:
– Ты откуда, парень? Тот в ответ:
– Я новый пастух этой деревни. На душе у меня тяжело. Сыграй мне что-нибудь на рабабе!
Маланг взял в руки рабаб, настроил его и так заиграл, что только диву даешься! Муса-джан подружился с тем малангом.
Каждый день Муса-джан стал пригонять скотину на тот. луг, он пасет стадо, а маланг играет на рабабе. Наконец и сам Муса-джан научился играть. Так и проходило у них время. Ну, а сейчас оставим их там!
Жил один человек по имени Вали-джан. Был у Вали-джана клочок земли, а еще была у него тяжба из-за этой земли с одним человеком. Дошел спор до Сухейли. Человек тот был богатый, раздавал взятки налево и направо, поэтому Сухейли вынес решение в его пользу, хотя отлично знал, что прав-то Вали-джан.
Вали-джан очень расстроился и сказал:
– Ну, ладно! Буду ждать своего часа! – и пошел домой.
А во дворце у всех жен Сухейли плохое настроение. Падишах на них и не глядит, только с Бабый время проводит. Посоветовались жены между собой: «Давайте наведем порядок!» И порешили они отделаться от Бабый. Стали они ей говорить:
– Вот уже сколько времени ты сидишь, словно пленница, в четырех стенах. Похудела ты, побледнела.
Вздохнула Бабый, спросила:
– Что же мне делать? А они ей:
– Спроси у падишаха разрешения! Сейчас весна, воздух чистый, цветы распустились, степь зеленеет. Пойдем все вместе на прогулку. Ради тебя и нас отпустят.
Бабый спрашивает:
– А как мне попросить об этом падишаха? А жены падишаха в ответ:
– Сделай вот как: сегодня, когда Сухейли вернется из дар-бара *, ты не обращай на него внимания, навстречу не вставай, не здоровайся с ним. Повернись к нему спиной, нахмурься. Тогда он сам тебя спросит, почему ты сидишь такая сердитая. А ты скажешь, что, мол, сейчас весна, воздух чистый, цветы расцвели, соловьи поют, в зеленых садах журчит вода и цветут розы. Ты сам постоянно отлучаешься, развлекаешься, гуляешь, а мы, бедняжки, словно несчастные пленницы, всю жизнь сидим взаперти в четырех стенах. Ничего-то мы не видим! А ты даже не пожалеешь нас, бедняжек. А ведь и у нас сердце есть, как и у вас, есть чувства и желания. Если же он разрешит тебе погулять, ты его попроси отпустить и остальных, чтобы провели вместе с тобой время!
Бабый согласилась, сказала «Хорошо!»
В тот день падишах, как всегда, ушел утром, а к концу дня вернулся из дарбара. Бабый на него и не глядит. Не поздоровалась, сидит у двери, к нему спиной повернулась.
Падишах очень рассердился, почему это сегодня никто его не приветствует? Спрашивает он Бабый:
– Или кто с тобой поссорился? Или ругал тебя? Почему ты сидишь такая сердитая и печальная?
А она ему в ответ:
– Как же мне не сидеть печальной? Сейчас весна, погода хорошая…
И она сказала ему все, как было договорено. У падишаха отлегло от сердца, и он воскликнул:
– Помилуй бог! Разве я могу тебя огорчить? Хоть тысячу раз иди на прогулку!
Ладно, Бабый попросила у падишаха разрешения и для остальных сорока жен!
Утром падишах заранее собрал евнухов. В степи у подножия гор они разбили палатки, а сами встали на страже, чтобы никто не проник сюда. Сорок жен падишаха и Бабый приехали в степь, вошли в палатки, сбросили чадры, расселись, принялись веселиться и играть в разные игры.
А тот Вали-джан, которого Сухейли несправедливо осудил в тяжбе из-за земли, выехал на охоту. Скачет Вали-джан за джейраном, а джейран скачет к палаткам, в которых отдыхают жены падишаха. Вали-джан погоняет коня, а тут евнухи навстречу, не пускают его: «В эту сторону не езди. Здесь гарем Сухейли, и никому нельзя сюда!»
Услыхал это Вали-джан, обрадовался благоприятному случаю, который бог ему посылает. Ладно, он еще сильнее пришпорил своего коня, силой прорвался через евнухов и помчался прямо к палаткам. У шахских жен лица открыты! Остановился Вали-джан прямо перед ними, и они тоже застыли на месте. Разглядел Вали-джан их всех и Бабый понравилась ему больше других: ведь она была самой красивой. Он направил к ней коня, выхватил саблю и приказал Бабый:
– А ну-ка садись быстрей на коня! А не то тут же отрублю тебе голову.
Бабый быстро села у него за спиной. И пока евнухи зады от земли отрывали, Вали-джан умчал Бабый!
Евнухи подумали: «Он умыкнул самую любимую жену Сухейли. Когда мы вернемся, падишах никого из нас не оставит в живых». И они разбежались кто куда.
Жены, хотя и обрадовались несказанно, что избавились от Бабый, все же боялись Сухейли. Ведь он спросит: «Убили вы Бабый или спрятали куда?» «Что мы ему ответим?»-ломали они голову. Но в конце концов ведь они были женщины, а женщины знают столько уловок! И они придумали такую хитрость: «Придем мы домой и заплачем все, как одна. Когда войдет падишах, то спросит, почему мы плачем. А мы скажем: „Жаль! Жалко твоей доброты и стыдно бесстыдства Бабый! Когда мы утром ехали в степь, она, видно, заранее договорилась с одним парнем. Верно, еще раньше была меж ними связь. Только мы занялись играми, как мимо евнухов, оттеснив их силой, промчался на коне парень с обнаженной саблей в руках. Он подскакал к нам и тут же посадил ее за спину. И она поехала с ним, да еще ругала тебя при этом. Нам она тоже говорила такие слова, что повторить стыдно"».
Вот так они и придумали. К вечеру женщины вернулись в крепость, а там никого нет. Сухейли тоже скучно было. Сидит он в дарбаре и говорит себе: «Дома никого нет. Что мне там делать, зачем пойду туда?» Все же к концу дня пошел домой. Глядит – а жены его все плачут, как дети: одна здесь причитает, другая там рыдает. Сухейли огляделся по сторонам – Бабый нет. Он спросил:
– Почему вы плачете? Где Бабый?
А жены ему стали рассказывать, как задумали, что, мол, был у нее друг. Так, мол, и так… Евнухи от страха убежали, а Бабый сбежала.
Сухейли очень расстроился, сердце у него заболело, но он ничего не сказал. Пошел, лег, но так и не уснул до утра. Ворочается с боку на бок, мучают его мысли: «Моя красавица жена беягала, и я опозорен».
Утром пришел падишах в дарбар, а на нем лица нет. Слуги спросили:
– Саиб! Почему ты расстроен? Что с тобой приключилось?
Сухейли рассказал все и воскликнул:
– Бабый пропала! Один слуга сказал ему:
– Это горе небольшое, не печалься из-за него. Во-первых, она милостью бога найдется. А во-вторых, ты ведь можешь найти себе другую жену, еще красивее!
Так или иначе, утешил он падишаха. И тот сразу же разослал людей по всей округе, чтобы они разузнали, не слыхал ли кто-нибудь о Бабый.
Тут родственники Гульмакый подумали: «Бабый пропала, А у Гульмакый есть муж. Но муж Бабый падишах. И если он однажды скажет: „Я хочу Гульмакый" – что мы сможем сделать? Разве мы в силах тягаться с ним?» И тогда они спрятали Гульмакый в подвал, а сами распустили слух, что она заболела. Прошло несколько дней, и вот они завернули толстое бревно, словно это тело, в белый саван, собрали несколько женщин – те плачут. И вот стали все говорить, что Гульмакый заболела и умерла.