Дежурный по части капитан Лях нетерпеливо замахал рукой:
— Товарищи офицеры, Вас ждем! Давайте быстро!
— Что за спешка такая? — подходя, спросил капитан Царегородцев.
— Значит, так! Вас всех немедленно вызывает к себе полковник Леценко. Идемте, я доложу о вашем прибытии.
Дежурный первым пошел по неширокому коридору штаба. За ним потянулись пять вызванных офицеров. Лях поднял руку, показывая оставаться на месте, и постучал в дверь.
— Войдите, — послышался голос полковника.
Дежурный вошел в кабинет, закрыл за собой дверь и доложил:
— Товарищ полковник! Вызванные Вами офицеры прибыли!
— Зовите всех вместе, Лях, — приказал комбриг.
Дежурный по части повернулся и открыл дверь:
— Прошу, товарищи офицеры! Заходите!
По одному они зашли в просторный кабинет командира бригады. Вдоль одной стены, напротив окна, рядком стояло с десяток стульев. На двух сидели начальник штаба, и начальник политического отдела части.
Прибывшие стали было докладывать о своем прибытии, но Леценко рукой остановил их, вставая и выходя из-за стола:
— Вижу, вижу, что все пришли! Рассаживайтесь по местам.
Полковник Леценко, среднего роста, плотного телосложения сорокалетний офицер был строгим, но справедливым командиром. Сам всегда подтянутый в идеально выглаженной форме он не мог равнодушно видеть расхлябанности в своих подчиненных, будь то офицер или солдат из хозвзвода. Порядка он требовал везде: в спальных помещениях солдат, на территории части, в боксах боевых машин, в столовой. Особое внимание он обращал на питание солдат и сержантов, внушал такое же внимание всем своим заместителям. Теперь там все было в порядке, но где не бывает возможных проколов? И начальник продовольственной службы капитан Троянов в уме перебирал свои недоработки, которые могли быть причиной его вызова к полковнику. Впрочем, о том же думали и остальные. А командир бригады подошел к вызванным офицерам и с каждым поздоровался за руку. Крепко пожимая их ладони, Леценко пристально вглядывался в каждого из прибывших к нему офицеров. Но и в его взгляде нельзя было не заметить что-то вроде смущения. Такими его приглашенные еще не видели. Комбриг присел на свой стул и посмотрел на присутствующих начштаба и начПО Те почти одновременно кивнули в ответ на его вопросительный взгляд. Леценко взял в руки лежащую на столе папку красного ледерина открыл ее, что-то почитал в ней и закрыл.
— Товарищи офицеры! Из штаба округа пришла шифрограмма о подготовке и отправке в Демократическую Республику Афганистан пяти человек: начальника артиллерии, начальника продовольственной службы, командира десантно-штурмовой роты, старшего офицера артбатарей и командира взвода. Если первых двух выбирать не пришлось, — Леценко посмотрел на Кривошеина и Троянова, — вы у нас в единственном числе, то других мы, вот с начальником политотдела и начальником штаба, выбирали из нескольких кандидатов. Посоветовавшись, мы выбрали вас: Царегородцев, Потураев и Ласкин. По моему мнению, вы самые подготовленные офицеры на этих должностях. Сами знаете свое дело и грамотно учите своих подчиненных. Считайте это доверием командования части, сегодня начштаба оформит это приказом. В Афганистане вы все будете представлять не только нашу бригаду, но и весь Прикарпатский военный округ. По-человечески желаю вам всего хорошего и достойно вернуться в нашу часть. Мы будем вас ждать. Вопросы есть? — вопросительно оглядел Леценко притихших офицеров.
Они ожидали всего: разноса за промахи по службе, получения какого-то служебного задания, но только не это. Нет, это не значит, что они отказывались, просто такое сообщение было неожиданным. Командировка в Афганистан предполагала расставание с семьями на два и больше года, что сразу осмыслить и задать какой-то вопрос полковнику они, ошарашенные приказом, не могли.
— Нет вопросов? Подполковник Щелкунов, у вас есть что сказать в напутствие?
Начальник политического отдела встал со своего места и начал пространно и не совсем понятно говорить об Апрельской революции Афганистана, о международном империализме, о помощи Советского Союза в защите их революции.
«Наталью с Анечкой нужно отправить в Коммунарск, к ее родителям. Пусть живут там, пока меня не будет», — думал Потураев.