Ночь выдалась холодной, небо было затянуто низкими облаками. В перерывах между проверками постов Коростылев с Потураевым сидели в промозглой кабине УРАЛа и, понурив в рукав, дремали друг у друга на плече. Усталость одолевала их, как и холод, забравшийся под одежду. Тогда они выходили из кабины и, разойдясь в разные стороны огневой позиции их колонны УРАЛов, проверяли посты, при этом согреваясь на ходу. Солдаты свободных смен спали в кузовах УРАЛов на ящиках со снарядами. Кузова были с брезентовыми тентами, но жарко там тоже не было.
К рассвету небольшой снегопад спрятал все следы на дороге и вокруг орудий. Коростылев по радио получил приказ подполковника Морщакина выдвинуть батарею вперед через ущелье и занять огневую позицию за ним в двух километрах. Потураев начал заниматься с расчетами оставлением огневых позиций, а Коростылев задумался над престоящим перемещении батарей через шестикилометровое ущелье Даха-Нау. За ночь моджахеды могли его заминировать, а саперов, умеющих профессионально управляться с противотанковыми минами и фугасами, у него не было. Когда колонна тягачей с орудиями была готова к движению, Коростылев поделился своими опасениями с Потураевым. Ехать по дороге ущелья, присыпанной свежим снегом, без проверки ее саперами и не видя следов возможного минирования — это неоправданно подвергать своих солдат опасности. Но саперов нет, а приказ выполнять надо. И тогда старший лейтенант Потураев поступил так, что Коростылев до сих пор, вот уже двадцать лет, вспоминает с восхищением, благодарностью и преклонением. Евгений сразу же предложил командиру батареи:
— Давай, комбат, поступим так. Я сяду за руль УРАЛа с прицепленной гаубицей, но без солдат, и первым поеду поущелью. Если я не взорвусь, батарея строго по моему следу в снегу проедет этот опасный участок. Согласен?
Коростылев онемел…
— Ты что, Женька, говоришь? Как же я отпущу тебя на мины? Как мне жить потом, если ты погибнешь? Ты подумал об этом?
— Подожди, комбат, подожди! Во-первых я не думаю, что подорвусь, во-вторых, у тебя есть другое предложение?
Коростылев закурил, дал прикурить Потураеву и после нескольких минут молчания сказал:
— Ты прав! Другого ничего не остается. Не посылать-же нам туда рядового солдата, а самим ждать, когда он подорвется.
— Да что ты заладил — подорвется, подорвется! Все будет нормально! Я пошел? — не спросил, а скорее утвердительно сказал Потураев.
— Давай, Женя, с Богом! Мы поедем следом за тобой по следу.
Потураев распорядился расчету сержанта Орасанова оставить их УРАЛ и пересесть в другой тягач. Туда же отправил и водителя. Запустил двигатель и, неторопясь, поехал к ущелью. За ним, с дистанцией метров в пятьдесят двинулась колонна батареи в семь машин. Потураев въехал в ущелье. Он шел посредине дороги, и за ним оставался на снегу четкий колесный след.
Водители других машин, предупрежденные Коростылевым, ехали строго по этому следу. Если проехал и не взорвался старший лейтенант — значит, и они останутся живы. Эти шесть километров дороги по извилистому ущелью 10-го марта 1982 года помнят все солдаты и офицеры артиллерийской батареи. Потураев сознательно жертвовал собой ради спасения своих солдат. Этот факт остался незамеченным в круговороте полномасштабной и кровавой войны в Афганистане. Офицер буднично и просто, без показухи, выполнил свой долг, как он его понимал. Тогда никто не погиб. Потураев на мину не наехал, не наехали и идущие по его следу остальные машины. Батарея вовремя заняла огневую позицию в заданном районе и успешно поддерживала огнем свой батальон в последующие два дня боевых действий.
Коростылев не был верующим человеком, хотя не был и воинствующим атеистом. Он был крещен, но в церковь не ходил, как большинство сверстников его поколения, воспитаных на неверии в Бога в духе материализма. Но, как любой человек, он знал основы христианства, знал, что Христос пострадал ради спасения людей. В последующие годы Коростылев часто в мыслях возвращался к поступку Потураева, который сознательно жертвовал собой ради спасения своих сослуживцев. Нет, Коростылев, не равнял их, Иисуса Христа и Евгения Потураева, но торжество их поступков было налицо и никто бы не смог в этом переубедить Коростылева. Поступок Потураева был даже ближе его душе, так как его самопожертвование происходило на глазах десятков людей. Евгений, на глазах десятков людей, без приказа, а по порыву своего убеждения пошел на такое же самопожертвование. И пусть его, Коростылева, не отрицающего веру, но так и не ставшего ее истинным поборником, простят глубоко верующие люди, но, когда изредка бывая в церкви и прося у Господа прощения или благословения, он наравне с ликом Христа, для себя, всегда видит такое же худощавое лицо Потураева. Его родные могут гордиться таким человеком, как гордится Коростылев, считая, что в жизни ему хоть в чем-то повезло — познакомиться и воевать с таким офицером, каким был старший лейтенант Потураев Евгений Михайлович.