Изредка через лагерь проезжают машины. Боевые и штабные, как правило, торопятся к штабу, водовозки и другие хозяйственные — в расположение подразделений, к походным кухням, палаточным пунктам питания.
Странное возникает чувство, когда проживешь в таком вот палаточном городке несколько дней, неделю: будто вернулся ко времени детства, когда попросту и без премудростей сознавал себя неотделимой частицей огромного живого мира. Стылая вода в умывальнике, монотонны и рокот дизельного движка, клокотание огня в железной печурке, звезды над головой и вечная мерзлая грязь под ногами…
Палатки в лагере самые разнообразные. Вот рядок маленьких, шатровых. Если они поставлены прямо на земле, го внутри во весь рост не распрямишься, разве что только вплотную у центральной опоры. Поэтому полы обычно заглублены в землю. Через дорогу — палатки другого размера и другой формы: длинные, прямоугольные, с плоскими крышами, над которыми торчит не одна, а несколько печных труб. В такой палатке без тесноты размещается взвод, а то и подразделение побольше. Поодаль — опять россыпь шатровых, но многоместных, просторных. А вот стоит этакий брезентовый куб: ночью, отыскивая в него вход, обшариваешь руками стенку за стопкой. Есть палатки узкие, вытянутые; есть с несколькими входами-тамбурами; есть и многосекционные, перегороженные внутри брезентовыми стенами.
В маленькой палатке удобнее жить, например, экипажу танка, расчету орудия, в палатке побольше — отделению мотострелков, которые по сигналу «Сбор» должны быстро занять места в боевой машине пехоты.
Внутри палаточные домики тоже выглядят разнообразно. В некоторых с первого дня стоят деревянные нары — значит, командир запасливый, догадался прихватить из Союза побольше досок. В других нар нет, но зато пол сантиметров на двадцать застелен мясистыми стеблями долинной травы — трудолюбивые люди живут, не поленились запастись подручным материалом. Печки нередко своеобразные, с усовершенствованиями, хитростями. Наилучшие — так называемые «поларисы»: труба с горловиной для заливки солярки и полосой дырок — поддувом.
Общая деталь интерьера — деревянные стояки с автоматами.
…Первая ночь на афганской земле. Почти на ощупь шел от штабной машины, где изучал по карте обстановку и читал донесения, к длинной шеренге палаток. Светили маленькие колючие яркие звезды, словно наклеенные на гигантское полотно купола, нижние прижимались к земле. На гребнях холмов просматривались силуэты боевых машин сторожевого охранения. На горизонте едва различались, только лишь угадывались дальние пирамиды гор: вообще-то в Афганистане трудно найти местечко, возле которого не возвышалась бы какая-нибудь горушка.
Перед палаткой споткнулся о столбик, свалил крышку привязанного к нему рукомойника. Откинув в тамбуре один за другим три брезентовых полога, протиснулся-таки внутрь, на мгновение ослеп от яркого электрического света. У центральной опоры под лампой брился электробритвой незнакомый офицер, придерживая коленкой ненадежное соединение вилки с самодельной розеткой.
Пока глаза привыкали к свету, меня уже взял под локоть майор Владимир Чичканов, с которым познакомились днем в штабе.
— Сосед сегодня не ночует, место самое хорошее, у печки. Располагайся.
Прислушиваясь краем уха к разговору офицеров о службе, я тихонько и — стыдно признаться — сладко начал похрапывать. Сквозь дремоту привиделась вдруг прелестная иранская певичка, которую чао назад показывали по местному телевидению вслед за шестым выпуском — нашего «Ну, погоди!».
Что другое, а вот уж открытое женское лицо в Афганистане увидишь не часто, разве что в Кабуле: он издавна сложился как культурный центр страны, легче воспринимает новые веяния, и женщина без паранджи на его улицах — не редкость. Но в Кабуле я пробыл мало, а в афганской глубинке нравы куда более круты.
Волей-неволей надо сказать несколько слов по женскому вопросу. Потому хотя бы, что контрреволюционеры и некоторая враждебная часть духовенства пытаются и его обыграть в свою пользу. Дело в том, что женщин в Афганистане меньше, чем мужчин. По некоторым данным, разница составляет почти десять процентов. К тому же надо учитывать, что мусульманские законы допускают многоженство и что традиционно велик (хотя официально он вообще отменен) калым — выкуп, который жених выплачивает за невесту. В итоге, далеко не каждый бедняк получает самое человечное и, казалось бы, неотъемлемое право — продлить свой род, продолжить жизнь в детях. Многие бедняки работают на феодала за единственную плату, которую богатей выдаст через десятки лет эксплуатации их труда, — первоначальный взнос калыма. Поэтому и попадают порой в сколоченные бывшими феодалами банды обманутые, целиком зависимые от произвола хозяина бедняки. А когда на афганскую землю, выполняя интернациональный долг, пришли советские солдаты, контрреволюция поспешила в поток ненависти и клеветы влить мутный ручей «слез сочувствия» к трудолюбивым и обездоленным крестьянам: дескать, русские завоеватели заберут себе лучших женщин, и вы потому не сможете найти себе жену, продолжить угодный аллаху род.