Ему бортовой техник кричит, что нужно садиться на режиме самовращения несущего винта, а он ни в какую. Всё пытался двигатели запустить. Высоты уже нет.
Тогда в дело и вступил Клюковкин. Перехватил управление и посадил на эту поляну. Получилось не очень, но зато живы остались. А так, воткнулись бы в землю и сгорели.
В глазах до сих пор показания вертикальной скорости снижения, которые были выше всех эксплуатационных ограничений.
— При отказе двух насосов тяга вертолёта падает не менее чем на 1000 кг, — перешёл от практики к теории Батыров.
Ну что за ботаник! Смотрю, а у него до сих пор рука трясётся. Вроде немолодой парень, а с нервами плохо.
Командир полка закончил беседовать с нашим бортовым техником у вертолёта и подошёл к нам. У Геннадия Павловича острый взгляд, прямая осанка и уверенная походка. Глаза зелёно-карие, излучают доброту и спокойствие.
— Вот, Геннадий Палыч, докладывает старший лейтенант Батыров и мне всё понятно, — похвалил Димона начальник штаба. — Пожалуй, теперь с Клюковкиным вопрос стоит решить в ближайшее время.
Высокий и вибрирующий голос начштаба раздражал. Всё время ожидаю, что он вот-вот впадёт в истерику.
— Я слышал про Клюковкина. Сначала разберёмся с аварией. Батыров тебе и тираж назвал из инструкции экипажу Ми-8Т? — спросил командир полка, подойдя вплотную к Димону.
— Не настолько полным был ответ, — сказал Хорьков, переминаясь с ноги на ногу.
Медведев пожал руку сначала Батырову, а затем и мне.
— Травмы? Жалобы? — спросил Геннадий Павлович.
— Никак нет, — ответили мы хором.
Командир придирчиво осмотрел нас и задержался на шишке на моём лбу.
— Добро! Что ж, Карим говорит, могли разбиться, если бы продолжали запуск двигателей. Что скажешь, Батыров?
— Согласно инструкции…
— Понял, достаточно. Вижу, что подготовился. А вы, товарищ Клюковкин? Желаете высказаться по данному вопросу? — спросил комполка.
По идее надо бы притвориться, что память отшибло. Головой ударился, амнезия, связь с реальным миром потерял или ещё что-то придумать. Но тогда у командира могут появиться сомнения.
Я этот взгляд знаю. Геннадий Павлович — мужик с большой буквы. Он не враг ни себе, ни своему полку. Командир уже ищет вариант, как бы снизить последствия от происшествия. Проще всего свалить на молодого командира звена. Заставить нас потом возмещать ущерб со всеми вытекающими последствиями для дальнейшей службы. Но Геннадий Павлович так делать не должен.
Батыров скосил на меня взгляд. От его горячего дыхания, пар из ноздрей повалил ещё больше. Сейчас он в первую очередь под прессом. Но и меня зацепит, если мы с ним не оправдаемся.
— Отказ был сложный. Сначала подкачивающие насосы, затем двигатели поочерёдно. Высота 300 метров нам не позволяла их запускать. На той площадке, которая была по курсу захода на аэродром, находились препятствия, — доложил я.
Кажется, раньше Клюковкин такими знаниями не отличался. Начальник штаба даже очки достал и посмотрел через них на меня.
— Хорошо. Значит, на борту не паниковали и действовали сообща? — внимательно посмотрел на нас Геннадий Павлович.
— Так точно, — хором ответил я с Димоном.
Батыров явно не ждал от меня ответа на вопрос Геннадия Павловича. Значит, в способностях лётчика Клюковкина не только начальник штаба усомнился.
— Добро! В машину и в полк. Напишите объяснительные и отдыхать, — скомандовал комполка.
Начальник штаба явно имел другое мнение, но увидев сдвинутые брови Геннадия Павловича, решил повременить.
Только мы сели в УАЗ, как Батыров снова начал причитать.
— Чё делать-то теперь? Вертолёт развалили. Меня только командиром поставили, а я…
— Перестань жужжать! Голова болит, — сказал я, ещё раз вытащил удостоверение и внимательно посмотрел на себя нового.
Пока понимания истинного положения дел нет. Меня точно пришибло на том полевом аэродроме. В этом нет сомнений.
Тогда почему ад или рай выглядит так, будто это Сибирь? Ещё и служить заставили здесь.
Через минуту к нам запрыгнул наш бортовой техник — Карим Сабитович, казах по национальности. Он взъерошил мне волосы и протянул каждому из нас по… печеньке.
— Спасибо, — поблагодарил я, а Димон взял молча.
Всё не может отойти.
— Чтоб подсластить горькую пиндюлину. Переговорили с командиром? — спросил у нас прапорщик Карим Уланов.
Откуда мне известно его имя? Теперь моя память и сознание начинают сопрягаться с теми данными, что были у Клюковкина. Благо этот засранец не обладал огромным багажом знаний. Так что есть чем заполнить пространство. К такому пока сложно привыкнуть. Голова ещё не совсем отошла.