Но то, что на днях зарегистрировали датчики приёма, было так неясно, словно сквозь тусклое стекло, гадательно, одно можно сказать точно – этот слабый, еле различимый отклик шёл из техногенного мира. В этом сомнений не было. А этим все было сказано. К большому сожалению, с большей долей вероятности письмоносец не смог бы не то что дойти, а просто на просто выйти из своей реальности, переступить рубеж и посланный встречать Харальд Реймс понапрасну отсидел бы возле Большой Топи, что оказалась соприкасающейся реальностью положенные часы. Вот уж не повезло Реймсу, это с его-то обонянием и сразу назначение в Большую Топь. Но, так или иначе, нужно было проверить. Письмоносцами в мирах не разбрасываются, да никто и не позволит.
Прибывший господин, держа в руках небольшой дорожный саквояж, только и успел, что отойти на пару шагов от портального блока, как послышалось характерное шипение разблокированных дверей. Двери ещё расходились, недовольно натужно шипя, как через образовавшийся проём к ним под ноги кубарем полетел Харальд Реймс. Ох, что за вид! Что могло произойти в замершем у края миров безобидном Камышове? Практически ослепший, со вспухшим, оттекшим лицом, весь в грязи, отдающей гнилостным смрадным болотом, в порванной одежде. Его что по болоту волокли? Или он отбивался от стаи ополоумевших кикимор, спасая письмоносца из их лап? Тогда кто сейчас ему ускорение предал – то?! Словно ответ на повисший в воздухе вопрос, следом из портала, чеканя шаг, вышла девица в плаще, явно с плеча аргонианина, с перехваченными сзади грязными волосами, серым, в потёках осунувшимся лицом, переход ей явно дался тяжело, хотя по настрою и не скажешь. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – девушка не просто не рада оказаться в стенах Академии, от нее просто фонило гневом! Жесткий тяжёлый взгляд остановился на каждом из присутствующих и безошибочно определил ректора. Оглянувшись, замерев лишь на мгновение, она подошла к скамье, что сиротливо притулилась у башенной стены, и неожиданно для всех рванув на себя, запустила ею в витражные окна.
– На каком основании меня выдернули из моего мира? Кто вам дал на то право распоряжаться моей жизнью?
Ректор невозмутимо выждал паузу, дождался, когда смолкнет звон битого стекла у основания башни, тепло улыбнулся прибывшей студентке:
– С прибытием! Чувствуется потенциал, вы уж мне поверьте! А то нынче одни просители пошли, а дара, да что там – хотя бы напора, желания учиться, во что бы то ни стало – ноль. Позвольте представиться. Я заведую этим учебным заведением, моё имя – Эзевес Диктейский, а как можно обращаться к вам?
– Да какая разница?! Вы мой вопрос услышали?! На кой вы меня выдернули из моего мира? И да – во мне желания учиться у вас – ноль!
– Простите, вы – джин?!
Что? Я смотрела на невысокого смуглого дядьку, прижимавшего к груди двумя руками что – то наподобие чемодана, перетянутого широким ремнём. Серебристый перелив чешуек на лице мешал сфокусировать взгляд на нем самом. Однако, чешуйчатое лицо тот ещё штрих, не повезло бедолаге или быть может они у него накладные, на местном стиле так сказать. И тем не менее. Невысокий, не выше меня однозначно. Неприметные черты лица, если бы не чешуйки на скулах. Взгляд вопросительный, заинтересованный чрезмерно. О чем он спросил меня сейчас? Джин ли я?! Ясен пень не джин! Это с чего такие ассоциации? От меня тиной болотной, поди, всё еще несет за версту – это да. Но джины, насколько мне известно, кувшинах, на худой конец в бутылках обитают и вряд ли у них там антисанитарные условия, как в смрадной Топи по которой я пробиралась до Камышова и то, если допустить их существование. Одно у него получилось весьма точно – запятую он – таки в моем напоре поставил.