Этот платан и этот родник, этот залитый солнцем пейзаж и это благодатное пристанище в тени и прохладе, этот день на исходе весны для пас давно уже сами стали своеобразным философским мифом[23] о тех временах, когда важнейшие вопросы бытия, мироздания и человеческой природы решались не за письменным столом в рабочем кабинете ученого и не в ожесточенном диспуте почтенных профессоров перед просвещенной аудиторией, а во время полуденного отдыха в дружеской беседе между любознательными юношами и любознательными старцами, причем все преимущество последних перед первыми состояло не в долгом перечне прослушанных лекций и проштудированных книг, не в годах систематической профессиональной работы, а в летах прожитой жизни, в часах размышлений, в добытой нелегким опытом надежд, разочарований и бед готовности смотреть поверх видимого, как бы ни было оно красиво и привлекательно для взора, на невидимое и невзрачное, бесцветное и лишенное очертаний, неосязаемое, по истинно сущее, доступное лишь умственному усмотрению бытие.
Кто был Сократ? Учитель философии? Нет. Сократ был афинский житель, афинский гражданин. Сын каменотеса, он в молодые годы помогал отцу, но потом оставил и это занятие — так был устроен афинский полис, что свободный и полноправный его гражданин, имея жилье в Афинах, надел в деревне, одного-двух рабов для хозяйствования, мог ничем больше специально не заниматься. Рабовладение обеспечивало гражданину греческого полиса довольно обширный досуг, очень часто досуг этот был заполнен погоней за духовными ценностями: и молодежь, и зрелые мужи, и почтенные старцы охотно обсуждают не столько вопросы частные и практические, сколько общие и теоретические. Свидетельства и примеры таких бесед сохранили для нас воспоминания Ксенофонта и прелюдии платоновских диалогов.
Мегары — город, расположенный недалеко от Афин, здесь разворачивается экспозиция диалога «Теэтет». Терпсион, мегарский гражданин, только что вернулся в город из деревни — надо полагать, он был занят там хозяйственными заботами — и теперь, располагая досугом, решил поискать в городе своего приятеля Евклида, чтобы попросить его показать запись одной из сократовских бесед. Евклид тоже только что освободился — его заботы были скорее общественные, чем частные: он встречал в гавани корабль, на котором привезли смертельно больного Теэтета, безупречного мужа, доблестного воина, в историю вошедшего, впрочем, своими математическими, а не ратными трудами, — чтобы повидаться с товарищем и проводить его носилки по афинской дороге. Как раз Теэтет, тогда еще юноша, был участником той самой беседы, которой интересуется Терпсион. Сам Евклид при ней не присутствовал и записывал ее со слов Сократа на память по приезде домой. Этим записям Евклид посвящал свои досуги — нет-нет, да и вспомнится еще какая-то подробность, тогда запись дополнялась, поправлялась, а в каждое очередное посещение Афин Евклид вновь и вновь выспрашивал у Сократа то, что самому ему помнилось смутно, — так представляет нам Платон «историю текста» диалога, вошедшего в платоновский корпус под именем «Теэтет». Разделавшись с заботами, оба приятеля намереваются отдохнуть с приятностию за слушанием (даже не чтением) этих записей, а читать будет слуга — скорее всего, просто специально для этих нужд обученный грамоте раб.
Тему «досуга», по-гречески «схоле», можно назвать одним из лейтмотивов платонического диалога. На все лады это слово склоняется в первых фразах «Феага», не раз поминается в «Федре», «Теэтете», «Пармениде», подразумевается — повсюду, где происходит философическая беседа. Один важный вопрос неизменно влечет за собой другой, еще более важный, так где же и когда следует остановиться? А нужно ли остапавливаться, разве нам недостает досуга? — спрашивает собеседник Сократа, наставник юного Теэтета, Феодор. (Теэтет, 172 С — 174 А).
«Сократ. Это верно. И в иные времена и теперь мне не раз приходило на ум, любезный друг, что не случайно люди, которые большую часть своего времени проводят в занятиях философией, выступая в суде, например, вызывают смех.
23
Интересно пишет об этом Цицерон в сочинении «Об ораторе»; см.: