Процессия вышла из Города через Дипилонские ворота и двинулась по Священной дороге, вдали от света жилищ, во влажной и холодной ночной дымке. Камни Керамика изгибались и подрагивали в свете факелов; свет то и дело выхватывал фигуры богов и героев, покрытые мягкой смазкой ночной росы, надписи на высоких стелах, украшенных волнистыми силуэтами, и строгие урны, увитые ползучим плющом. Рабы осторожно опустили тело на погребальную поленницу. Гобойщики запустили в воздух извилистые трели своих инструментов; плакальщицы танцевальным движением разорвали свои одежды и затянули колеблющийся холод песнопений. Начались возлияния в честь богов умерших. Присутствующие разошлись, чтобы наблюдать за ритуалом: Гераклес устроился поблизости от огромной статуи Персея; отрубленная голова Медузы, которую герой держал за змеиные волосы, была как раз на уровне его лица и, казалось, глядела на него вытаращенными глазами. Кончились песнопения, прозвучали последние слова, и золотистые головы четырех факелов прикоснулись к краю поленницы: многоголовый Огонь, извиваясь, взметнулся, и его многочисленные языки всколыхнули холодный и влажный воздух Ночи.[6]
Мужчина постучал в дверь несколько раз. Никто не ответил, и он снова постучал. На темном афинском небе зашевелились многоголовые облака.
Наконец дверь открылась, и за ней показалось бледное лицо, лишенное черт, закутанное в длинный черный саван. Смутившись, почти испугавшись, мужчина запнулся и пробормотал:
– Я хочу видеть Гераклеса Понтора, которого называют Разгадывателем загадок.
Темная фигура тихо отскользнула в тень, и, все еще в нерешительности, мужчина вошел в дом. Снаружи продолжал громыхать гром.
Усевшись у стола в своей небольшой комнатке, Гсраклес Понтор отложил свиток и отрешенно сосредоточился на большой извилистой трещине, которая спускалась с потолка до середины передней стены, когда вдруг дверь мягко распахнулась и на пороге показалась Понсика.
– Ко мне пришли, – произнес Гераклес, читая гармоничные волнистые движения узких ладоней и подвижных пальцев своей скрытой маской рабыни. – Мужчина. Хочет видеть меня. – Руки колыхались одновременно, десять голов пальцев разговаривали в пространстве. – Хорошо, впусти его.
Мужчина был высок и худ. Он кутался в скромный шерстяной плащ, пропитавшийся маслянистой чешуей ночной росы. Его хорошо очерченную голову увенчивала блестящая лысина, а на подбородке красовалась аккуратно подстриженная белая борода. Глаза его горели, но морщины вокруг них выдавали годы и усталость. Когда Понсика удалилась не говоря ни слова, вновь прибывший, не сводивший с нее глаз от удивления, обратился к Гераклесу:
– Правду ли говорят о тебе?
– А что обо мне говорят?
– Что Разгадыватели загадок умеют читать по лицам людей и по внешнему виду предметов так, будто это исписанный папирус. Что они знают язык притворства и умеют переводить его. Не из-за этого ли твоя рабыня прячет лицо под безжизненной маской?
Гераклес, поднявшийся за вазой с фруктами и кратером вина, усмехнулся и сказал:
– Видит Зевс, не мне перечить молве, но моя рабыня скрывает свое лицо скорее ради моего, а не ради своего спокойствия: лидийские разбойники похитили ее в младенчестве и во время одной из ночных попоек повеселились, покрыв ей ожогами лицо и вырвав язычок… Угощайся фруктами, если хочешь… Похоже, один из разбойников сжалился над ней или увидел возможность нажиться и удочерил се. А потом продал в рабство прислуживать у господ. Я купил ее на рынке два года назад. Она мне нравится: молчалива, как кошка, и трудолюбива, как собака, но черты ее лица мне неприятны…
– Понимаю, – сказал мужчина. – Тебе жаль ее…
– О нет, дело не в этом, – ответил Гераклес. – Они отвлекают меня. Слишком часто глаза мои соблазняет сложность окружающего: перед твоим приходом, к примеру, я сосредоточенно разглядывал эту интереснейшую щель в стене, се русло и притоки, ее исток… Так вот: лицо моей рабыни – бесконечный закрученный узел трещин, постоянная загадка для моего ненасытного взгляда, поэтому я решил спрятать его и заставил ее носить эту лишенную человеческих черт маску. Мне нравится окружать себя простыми вещами: прямоугольником стола, кругами кубков… простыми формами. Работа же моя, напротив, состоит в разгадывании сложного. Но будь добр, присаживайся… Вот фрукты, особенно хороши свежие смоквы. Я обожаю смоквы, а ты? Могу еще предложить чашу неразбавленного вина…
6
Кажется, главные элементы эйдезиса в этой главе – «холод» и «влажность», а также «извивающееся» и «колеблющееся» движение во множестве вариантов. Речь может идти о море (это было бы очень по-древнегречески). Но к чему тогда постоянно повторяющийся признак «маслянистости»? Идем дальше.