Выбрать главу

Он почувствовал, как его руку сжали, и покорно и молча дал быстро отвести себя к ближнему к туннелю углу дома.

– Подождем здесь, – прошептал Гераклес.

– А как же та женщина?

– Иногда выжидание – это способ преследования.

– Неужели ты думаешь, что она вернется назад?

– Конечно. – Гераклес поймал еще одну смокву. – Все возвращаются. И говори потише: можешь спугнуть добычу.

Они ждали. Луна обнажила свой белый рог. Стремительный порыв ветра оживил спокойствие ночи. Мужчины поплотнее закутались в плащи; Диагор подавил дрожь, хотя температура тут была терпимее, чем в Городе, из-за смягчающей близости моря.

– Кто-то идет, – прошептал Диагор.

Послышался медленный такт шагов босых девичьих ног. Но из дальних улочек за перекрестком к ним приблизился не человек, а цветок: лилия, смятая крепкими руками ветра; ее лепестки коснулись камней вблизи того места, где притаились Гераклес и Диагор, и, распластавшись, понеслась она дальше по воздуху, пахнущему пеной и солью, теряясь в глубине улицы, несомая ветром, как изумительной девой – мореподобные очи, луноподобные волосы, – на бегу зажавшей лилию в руках.

– Показалось. Это просто ветер, – сказал Гераклес. [15]

На какое-то мгновение время исчезло. Диагор, уже закоченевший от холода, вдруг осознал, что он тихонько говорит с массивной тенью Разгадывателя, лица которого он не видел:

– Я представить себе не мог, что Трамах… Ну, ты понимаешь, о чем я… Никогда не думал, что… Целомудрие было одной из первейших его добродетелей, или по крайней мере так мне казалось. Никогда бы не поверил, услышав о нем такое… Связаться с низкой!.. Да он же еще и мужчиной-то не был!.. Мне даже в голову не пришло, что у него могут быть желания эфеба… Когда Лисил сказал мне…

– Тихо, – сказала вдруг тень Гераклеса. – Слушай. Послышалось стремительное царапанье по камням. Диагор почувствовал теплое дыхание Разгадывателя у уха и тут же услышал его голос:

– Быстро набросься на нее. Прикрой рукой чресла и не спускай глаз с ее колен… Постарайся успокоить ее.

– Но…

– Делай что говорят, а то она снова убежит. Я приду на подмогу.

«Что значит «я приду на подмогу»?» – нерешительно подумал Диагор. Но времени на раздумья у него не было.

Очерченный светом луны, быстрый, легкий, бесшумный силуэт расстелился по перекрестку, будто ковер. Диагор кинулся на нее, когда она, ни о чем не подозревая, материализовалась рядом с ним. Копна надушенных волос резко заметалась перед его лицом, и мускулистое тело забилось в руках. Диагор толкнул это существо к стене перед ним.

– Хватит, Аполлона ради! – воскликнул он и прижал ее собой. – Мы ничего тебе не сделаем! Мы хотим лишь поговорить… Спокойно… – Существо перестало двигаться, и Диагор немного отстранился. Лица видно не было: его закрыли руки; меж пальцев, длинных и тонких, как стебли лилии, мерцал взгляд. – Мы только зададим тебе пару вопросов… Об эфебе по имени Трамах. Ты ведь знала его, правда? – Он думал, что она отворит ему двери рук, отведет тонкую завесу ветвей и, успокоившись, откроет лицо. Но тут он почувствовал удар молнии внизу живота. Прежде чем почувствовать боль, он увидел свет: слепящий, безупречный свет залил ему глаза, как жидкость, стремительно наполнившая кувшин. Боль задержалась немного, сжавшись между ног, потом бешено расправилась и внезапно взмыла до самого сознания, как поток наполненной стеклянными осколками рвоты. Закашлявшись, он рухнул на землю, не ощутив даже удара коленями о камень.

Началась возня. Гераклес Понтор бросился на существо. Он не стал с ней любезничать, как Диагор, а схватил за тощие руки и быстро толкнул к стене; послышался женский стон, мужское прерывистое дыхание, и он вновь воспользовался стеной, как оружием. Существо не сдавалось, но он притиснул ее всем своим толстым телом, чтобы не дать воспользоваться коленями. Гераклес увидел, что Диагор с трудом встает. Тогда он быстро заговорил со своей добычей:

– Мы не сделаем тебе ничего дурного, если ты нас не вынудишь. Но если ты снова ударишь моего приятеля, другого выхода у меня не будет. – Диагор поспешил ему на помощь. Гераклес сказал: – Теперь держи ее хорошенько. Я тебе уже говорил, чтобы ты остерегался коленей.

– Мой друг… сказал правду… – Диагор ловил дыхание на каждом слове. – Я не хочу делать тебе ничего плохого… Поняла? – Существо кивнуло головой, но Диагор не ослабил хватку на ее руках. – Всего несколько вопросов…

Борьба внезапно затихла, как затихает ощущение холода, когда мышцы напрягаются в быстром беге. Диагор вдруг заметил, как существо необратимо превратилось в женщину. Впервые ощутил он твердую выпуклость грудей, тонкую талию, странный запах, упругость тела; заметил, как рождаются темные завитки волос, как вытекают стройные руки, как образуется абрис. Наконец он уловил черты ее лица. Какая она странная – была первая мысль, оказывается, он представлял ее себе красавицей, сам не зная почему. Но красавицей она не была: ее кудри походили на растрепанную шерсть, глаза были слишком большими и очень светлыми, как у животного, хоть цвета он в темноте и не различил; худые скулы обрисовывали линии черепа под тугой кожей. Он в замешательстве отстранился от нее, все еще ощущая медленную пульсацию боли в животе.

– Ты – Ясинтра? – произнес он, и слова заволоклись паром его дыхания.

Оба они тяжело дышали. Она не ответила.

– Ты знала Трамаха… Он приходил к тебе.

– Осторожно с коленями… – Послышался голос Гераклеса где-то вдалеке.

Девушка молча глядела на него.

– Он платил тебе за встречи? – Он и сам толком не знал, зачем задал этот вопрос.

– Ясное дело, платил, – ответила она. Оба мужчины подумали, что не у многих эфебов услышишь такой низкий голос, как отзвук гобоя в пещере. – Плата за обряды Бромия – пеаны, за обряды Киприды – оболы.

Непонятно почему, Диагор почувствовал обиду; возможно, из-за того, что девушка не казалась напуганной. Не почудилось ли ему даже, что ее толстые губы насмехались над ним в темноте?

– Когда ты с ним познакомилась?

– На прошлых Ленеях. Я танцевала в процессии божества. Он увидел, как я танцую, а потом разыскал.

– Разыскал? – недоверчиво воскликнул Диагор. – Да он же не был еще и мужчиной!..

– Немало детей разыскивает меня.

– Ты, наверное, говоришь о другом…

– О Трамахе, юноше, которого загрызли волки, – ответила Ясинтра, – я говорю о нем.

Гераклес нетерпеливо вмешался:

– За кого ты нас приняла?

– Не знаю… – Ясинтра перевела на него свой водянистый взгляд.

– Почему ты убежала, когда мы спросили о тебе? Ты не из тех, кто бежит от мужчин. Кого ты ждала?

– Никого. Когда хочу, тогда бегу.

– Ясинтра, – казалось, к Диагору вернулось спокойствие, – нам нужна твоя помощь. Мы знаем, что с Трамахом что-то происходило. Его мучила серьезная проблема. Я… Мы были его друзьями и хотим узнать, что с ним происходило. Не важно теперь, какие у тебя были с ним отношения. Мы хотим лишь узнать, рассказывал ли тебе Трамах о своих переживаниях…

Он хотел прибавить: «О, будь добра, помоги мне. Для меня это гораздо важнее, чем ты думаешь». Он молил бы ее о помощи сотню раз, ибо чувствовал себя слабым, хрупким, как лилия в руках девы. Его сознание утратило всякую гордость и превратилось в голубоглазую блестящеволосую деву, со стоном молящую: «Помоги мне, сделай милость, помоги мне». Но желание это, легкое, как прикосновение белой девичьей туники к цветочным лепесткам, и в то же время пылкое как юное и соблазнительное тело обнаженной девы, не вылилось в слова. [16]

– Трамах был не очень-то разговорчив, – сказала она. – И не выглядел обеспокоенным.

– Он когда-нибудь просил тебя о помощи? – спросил Гераклес.

– Нет. С чего ему это делать?

– Когда ты в последний раз видела его?

– В прошлую луну.

– Он когда-нибудь говорил тебе о себе?

– Кто говорит с такими женщинами, как я?

вернуться

15

Вовсе не показалось! Герои, конечно, не могут ее увидеть, но перед нами опять «дева с лилией». Что она означает? Должен признать, что это внезапное появление слегка взволновало меня: я даже хлопнул по тексту ладонями, как, говорят, Перикл сделал с хрисоэлефантинной статуей Афины работы Фидия, требуя, чтобы она заговорила: «Что она значит? Что ты хочешь сказать?» Бумага, естественно, не отозвалась. Сейчас я немного успокоился.

вернуться

16

Снова сильный эйдезис «девы с лилией», но, кажется, теперь к нему присоединилась идея «помощи», которая четырежды повторяется в этом абзаце.