Выбрать главу

И от обоих – и человека, и собаки – исходил одинаковый запах.

Сидя на одном из лож трапезной, зажав в огромных темных руках гроздь черного винограда, мужчина говорил густым грудным голосом с сильным иноземным акцентом.

– Что же тебе, Гераклес, рассказать? Что сказать о виданных мною диковинах, о чудесах, которые никогда не принял бы на веру разум афинянина, но которые видели вот эти глаза афинянина? Ты задаешь много вопросов, но у меня нет ответов: я не книга, хоть у меня и полно изумительных рассказов. Я обошел Индию и Персию, Египет и южные царства за Нилом. Я побывал в пещерах, где живут люди-львы, и изучил свирепый язык мыслящих змей. Я прошел по песку океанов которые расступаются перед тобой и сходятся снова, как двери. Я наблюдал за тем, как черные скорпионы писали на земле свои таинственные знаки. И я видел, как колдовство причиняет смерть, и как духи умерших говорят через своих родных, и как демоны являются колдунам в бесчисленных формах. Клянусь тебе, Гераклес, за стенами Афин – целый мир. И он бесконечен.

Казалось, этот человек ткал своими словами тишину, как паук ткет паутину, выпуская нити из живота. Когда он умолкал, никто не вступал в разговор. Через минуту гипноз исчезал, и губы и веки слушавших оживали.

– Я рад убедиться, Крантор, – сказал тогда Гераклес, – что ты исполнил свой первоначальный план. Когда много лет назад я обнял тебя в Пирее, не зная, увидимся ли мы вновь, я в который раз спросил тебя, зачем ты добровольно покидаешь Город. Помню, как ты снова, в который раз, ответил мне: «Я хочу каждый день удивляться». И кажется, что уж это-то тебе удалось. – Крантор буркнул, что, несомненно, должно было означать одобрительную усмешку. Гераклес обернулся к Диагору, покорно и молчаливо сидевшему на ложе, допивая остатки вина. – Мы с Крантором из одного дема, знакомы с детства. Мы вместе учились, и хотя я раньше достиг возраста эфебии, во время войны мы сражались в одних и тех же битвах. Потом, когда я женился, ревнивый Крантор решил податься странствовать по свету. Мы распрощались… до сегодняшнего дня. Тогда лишь наши мечты разделяли нас… – Он умолк, и в его глазах мелькнули радостные искры. – Знаешь, Диагор? В молодости я хотел быть философом, как ты.

Диагор изобразил искреннее изумление.

– А я – поэтом, – пробасил Крантор, тоже обращаясь к Диагору.

– А в результате он оказался философом…

– А он – Разгадывателем загадок!

Они расхохотались. Смех Крантора был каким-то грязным, корявым; Диагор подумал, что похоже было, что смеется он смехом разных людей, собранным во время путешествий. Он же, Диагор, вежливо улыбался. Закутанная в свое молчание Понсика убрала со стола пустые пиалы и подала еще вина. Внутри трапезной было уже совсем темно, и масляные лампы выделяли из темноты лица троих мужчин, так что казалось, что они парят в сумерках пещеры. Слышно было непрерывное урчание жующего Кербера, а в окошки время от времени молниями врывались крики снующей по улицам толпы.

Крантор отказался воспользоваться гостеприимством Гераклеса: он был в Городе проездом в своем нескончаемом житейском странствии, пояснил он; сейчас направлялся на север, за Фракию, в царства варваров, на поиски Гипербореев; он пробудет в Афинах лишь несколько дней: повеселится на Ленеях и сходит в театр – «на комедии – единственные хорошие представления в Афинах». Он заверил, что уже остановился на постоялом дворе, где не возражали против присутствия Кербера. Пес гадко залаял, услышав свое имя. Изрядно выпивший Гераклес указал на собаку и заметил:

– В конце концов ты таки женился, Крантор, хоть и ругал меня всегда за то, что я взял себе жену. Где ты нашел свою красавицу?

Диагор чуть не подавился вином. Но добродушная реакция Крантора подтвердила его догадку: его объединяла с Разгадывателем близкая, горячая, крепкая детская дружба, непостижимая для чужого глаза, которую не смогли до основания разрушить ни годы, ни расстояния, ни разделявшая их странная жизнь. Да, до основания, ибо Диагор также догадывался – он бы не мог объяснить почему, но такое часто с ним бывало, – что оба они недолюбливали друг друга, и им, казалось, нужно было во что бы то ни стало прибегнуть к тем детям, которыми они когда-то были, чтобы понять и вынести тех взрослых, которыми они стали.