Он искал тебя.[29]
– Слушай, Переводчик! – громогласно закричал он. – Ты, что так уверен в своем существовании! Скажи мне, кто я!.. Переведи мой язык и опиши меня!.. Я бросаю тебе вызов: пойми меня!.. Ты, кто думает, что мы – всего лишь давно написанные слова!.. Ты, кто думает, что в нашей истории скрыт конечный ключ!.. Осмысли меня, Переводчик!.. Скажи мне, кто я… если, конечно, читая, ты можешь еще и разгадать меня!.. – И возвращаясь к спокойствию, он снова взглянул на Диагора и усмехнулся. – Вот что они кричат предполагаемому Переводчику. Но, конечно же, Переводчик никогда не отвечает, потому что его нет. А если и есть, он, как и мы, ровным счетом ничего не знает…[30]
Вошла Понсика с наполненным кратером и разлила еще вина. Воспользовавшись заминкой, Крантор сказал:
– Пойду прогуляюсь. Ночной воздух пойдет мне на пользу…
За ним последовал уродливый белый пес. Минуту спустя Гераклес заметил:
– Не очень-то обращай на него внимание, любезный Диагор. Он всегда был очень порывист и чудаковат, а время и странствия только заострили эти особенности его характера. У него никогда не хватало терпения сесть и говорить долгое время; он путается в длинных аргументах… Он не похож был ни на афинянина, ни на спартанца, потому что ненавидел войну и армию. Я рассказывал тебе, как он ушел жить один, в хижине, которую сам же соорудил на острове Эвбея? Это случилось приблизительно тогда, когда он сжег себе руку… Но и человеконенавистничество ему было не по душе. Не знаю и никогда не знал, что ему нравится и что нет… Подозреваю, что он не доволен той ролью, которую Зевс назначил ему в этом большом Спектакле, которым является жизнь. Прошу у тебя прощения, Диагор, за его поведение.
Философ ответил, что все это не важно, и поднялся, чтобы уходить.
– Что делаем завтра? – спросил он.
– Ну, ты ничего. Ты – мой заказчик, и тебе уже пришлось изрядно потрудиться.
– Я хочу и дальше помогать тебе.
– Не стоит. Завтра я проведу небольшое расследование в одиночку. Если будут новости, я тебе сообщу.
Диагор замешкался у двери:
– Ты узнал что-нибудь, что можешь мне рассказать?
Разгадыватель почесал в затылке.
– Все идет хорошо, – сказал он. – У меня есть пара теорий, которые не дадут мне спокойно спать сегодня ночью, но…
– Да, – прервал его Диагор. – Не стоит говорить о смокве, не открыв ее.
Они по-дружески распрощались.[31]
5
Гераклес Понтор, Разгадыватель загадок, мог летать. В абсолютной тишине он парил над замкнутой темнотой пещеры, легкий, как воздух, будто тело его – листок пергамента. Наконец он нашел то, что искал. Сначала он услышал биение, тягучее, как удары весла в илистых водах; затем он увидел его парящим в воздухе, как он сам. Это было только что вырванное и еще бьющееся человеческое сердце: чья-то рука сжимала его, как винный мех; сквозь пальцы текли густые ручейки крови. Однако больше всего его беспокоило не обнаженное сердце, а то, кем был человек, схвативший его железной рукой, но рука казалась аккуратно отрезанной на уровне плеча; дальше все заслоняли тени. Гераклес приблизился к видению из любопытства, чтобы рассмотреть руку; для него было абсурдно думать, что она может парить в воздухе сама по себе. Тогда он заметил что-то еще более странное: он слышал биение лишь того сердца. В ужасе он опустил взгляд и притронулся руками к груди. И нашел огромную пустую Дыру.
Он понял, что только что вырванное сердце – его.
И с криком проснулся.
Когда встревоженная Понсика вошла в комнату, ему уже было лучше, и он смог ее успокоить.[32]
Мальчишка-раб замешкался, чтобы просунуть факел в железный крюк, но на этот раз он проделал это одним прыжком, не дожидаясь помощи Гераклеса.
– Долго же ты не возвращался, – сказал он, отряхивая с рук пыль, – но пока ты мне платишь, я готов ждать тебя до совершеннолетия.
– Если и дальше будешь таким пройдохой, то станешь эфебом раньше положенного природой срока, – ответил Гераклес. – Как поживает твоя госпожа?
– Немного получше, чем в твой прошлый приход. Однако не совсем хорошо. – Мальчик остановился посреди одного из темных коридоров и с загадочным видом приблизился к Разгадывателю. – Мой друг Ифимах, старый раб, говорит, что во сне она кричит, – прошептал он.
– Сегодня я тоже видел сон, от которого в пору закричать, – признался Гераклес. – Странно только, что со мной это бывает очень редко.
– Это признак старости.
– Ты еще и сны разгадываешь?
– Нет, так говорит Ифимах.
Они пришли в знакомую Гераклесу комнату, в трапезную, но теперь здесь было более светло и убрано, в углублениях стен, позади ложей и амфор и в тянущихся далее коридорах горели светильники, отчего все приобретало прекрасный золотой ореол. Мальчик сказал: