– Ах, Диагор, Афины дышат, пока мы с тобой думаем! – воскликнул Гераклес со вздохом. – Вокруг много такого, чего не видят наши глаза, но что существует в народе: бессмысленные развлечения, невероятные ремесла, непонятные дела… Ты никогда не выходишь из своей Академии, а я никогда не выхожу из своего мозга, а это – одно и то же, но Афины, мой дорогой Диагор, – это не наша идея Афин…
– Теперь ты думаешь так же, как Крантор?
Гераклес пожал плечами:
– Я пытаюсь сказать тебе, Диагор, что в жизни есть странные места, где мы с тобой никогда не были. Раб, рассказавший мне об этом, заверил меня, что в Городе есть несколько таких потайных театров. Как правило, это купленные за бесценок торговцами метеками старые дома, которые потом сдают внаем поэтам. Полученные деньги идут на уплату больших налогов. Конечно же, архонты не позволяют это делать, но, как ты сам видишь, зрителей хватает… Театр в Афинах – это коммерция, которая приносит довольно большую прибыль.
– А сам спектакль…
– Я не знаю ни названия, ни сюжета, знаю только автора: это трагедия Менехма, поэта и скульптора. Ты видел его игру?
– Менехма?
– Да, это сидевший за столом человек, который играл Переводчика. Маска у него небольшая, и я смог его узнать. Очень интересный тип: у него скульптурная мастерская в Керамике, он зарабатывает на жизнь, вырезая фризы для домов афинской знати, и пишет трагедии, которые никогда не ставятся официально – только для группы «избранных», таких же посредственных поэтов, как он, в этих темных театришках. Я немного порасспросил о нем в его квартале. Кажется, он использует свою мастерскую не только для работы; он устраивает ночные пирушки, как в Сиракузах, оргии, от которых любой побледнел бы. А главные его гости – мальчишки, которые служат ему моделями для мраморов и хоревтами в спектаклях…
Диагор обернулся к Гераклесу.
– Неужели ты осмеливаешься намекать, что… – сказал он.
Гераклес пожал плечами и вздохнул, будто ему нужно было сообщить плохую новость, и это несколько тяготило его.
– Иди сюда, – сказал он. – Давай остановимся и поговорим.
Они стояли на открытом месте, рядом со стоей, стены которой были расписаны фресками, изображавшими человеческие лица. Из всех черт художник оставил на них только глаза, и теперь, широко открытые, они следили за всем вокруг. Вдалеке, на улице, под присмотром луны залаяла собака.
– Диагор, – медленно начал Гераклес, – несмотря на то, что мы знакомы недавно, я думаю, что немного знаю тебя, и подозреваю, что ты думаешь то же самое по отношению ко мне. То, что я скажу, тебе не понравится, но это – истина или часть истины. И ты заплатил мне, чтобы узнать ее.
– Говори, – сказал Диагор. – Я выслушаю тебя.
Мягким, как крылья маленькой птахи, голосом Гераклес проговорил:
– Трамах, Анфис и Эвний вели… и ведут… скажем так, несколько распутную жизнь. Не спрашивай у меня почему: я думаю, что ты не должен винить себя как ментора. Но факт есть факт: Академия советует им отринуть низкие чувства физических наслаждений и запрещает участвовать в театральных представлениях, а они связываются с гетерами и выступают хоревтами… – Он быстро поднял руку, будто заметил, что Диагор вот-вот прервет его. – Теоретически в этом нет ничего плохого, Диагор. Возможно даже, некоторые из твоих коллег знают об этом и это позволяют. В конце концов, их дело молодое. Но в случае Анфиса и Эвния… и, наверное, Трамаха… Скажем, они зашли слишком далеко. Познакомились с Менехмом – еще не знаю как – и стали пламенными… последователями его… своеобразного «учения». Раб, которого я нанял, чтобы проследить за Анфисом прошлой ночью, рассказал мне, что после выступления в театре, в котором мы были, Эвний и Анфис ушли с Менехмом к нему в мастерскую… и участвовали там в небольшой пирушке.
– В пирушке… – Следящие глаза Диагора метались в орбитах, будто стараясь одним взглядом охватить всю фигуру Разгадывателя. – В какой пирушке?
Глаза выглядывавшего старика следили… мастерская скульптора… взрослый мужчина… несколько подростков… смех… блеск ламп… пока подростки ждали… рука… талия… Старик провел языком по губам… ласка… один юноша, намного красивее… совершенно нагой… пролитое вино… Так, говорил он… Удивленный старик… пока скульптор… приближаясь… медленно и нежно… еще нежнее… Ах, застонал он… в то время, как остальные юноши… изгибы. Тогда, бросившись все… странная поза… ноги… исступленные… в полумраке… с потом… «Подожди», – послышался шепот… «Невероятно», – подумал старик.[45]
– Это смешно, – хрипло сказал Диагор. – Почему тогда они не бросят Академию?
– Не знаю, – пожал плечами Гераклес. – Быть может, по утрам они хотят думать, как люди, а по ночам – наслаждаться, как звери. Я понятия не имею. Но самая большая проблема не в этом. Понятно, что их семьи не знают об этой двойной жизни. Вдова Этис, например, довольна воспитанием, которое Трамах получал в Академии… И что уж говорить о благородном Праксиное, отце Анфиса, притане собрания, или о Трисиппе, отце Эвния, славном старом стратеге… Что бы, спрашивается, произошло, если бы ночная жизнь твоих учеников раскрылась?