– А вон та голова Вакха, увенчанная виноградными лозами? – продолжал Гераклес. – И этот бюст Афины? – Он ходил от фигуры к фигуре, жестикулируя, как продавец, набивающий цену. – Могу поклясться, что вижу прекрасное лицо Анфиса у многих богов и богинь священного Олимпа!..
– Анфиса любят многие. – Менехм снова яростно взялся за работу.
– А превозносишь ты. Интересно, как ты справлялся с ревностью. Думаю, Трамаху и Эвнию не очень-то правилось твое явное предпочтение к их другу…
На мгновение среди звона резца послышалось резкое дыхание Менехма, но, обернувшись, Диагор и Гераклес увидели, что он улыбается.
– Зевса ради, ты думаешь, я так много для них значил?
– Да, раз они соглашались быть твоими натурщиками и играть в твоих спектаклях, нарушая таким образом священные предписания, которые получили в Академии. Я думаю, они восхищались тобой, Менехм: ради тебя они позировали, обнажившись или переодевшись женщинами, а когда работа была окончена, пускали свою наготу или женоподобные одежды на твое наслаждение… и таким образом рисковали опозорить свои семьи, если их разоблачат…
Все еще улыбаясь, Менехм воскликнул:
– Святая Афина! Неужели, Гераклес Понтор, ты в самом деле думаешь, что я как художник и мужчина такого стою?
Гераклес возразил:
– Неоконченные, как твои статуи, юные души пускают корни в любой земле, Менехм Харисий. А лучше всего – в той, где много навоза…
Менехм, казалось, не слушал его: в эту минуту он сосредоточенно ваял несколько складок одежды мужчины. Бом! Бом! Вдруг он заговорил, но так, будто обращался к мрамору. Его грубый неровный голос, отдаваясь эхом, марал стены мастерской.
– Да, для многих эфебов я – наставник… Думаешь, Гераклес, нашей молодежи наставники не нужны? Разве… – Казалось он использует нараставшее раздражение для усиления удара: бом! – …разве мир, который они унаследуют, приятен? Посмотри вокруг!.. Наше афинское искусство… Какое искусство?… Раньше в фигурах была сила: мы подражали египтянам, которые всегда были гораздо мудрее нас!.. – Бом! – А теперь что мы делаем? Рисуем геометрические фигуры, строго подчиняющиеся канону силуэты!.. Мы утратили непосредственность, силу, красоту!.. – Бом-бом! – Ты говоришь, мои статуи не окончены, и это так… Но как ты думаешь почему?… Потому что я не способен творить по правилам канона!..
Гераклес хотел его перебить, но ясное начало его фразы потонуло в грязевом потоке ударов и восклицаний Менехма.
– А театр!.. В былые времена театр был оргией, в которой участвовали боги!.. А во что превратил его Еврипид?… В дешевую диалектику, которая по душе благородным афинским умам!.. – Бом! – Театр – рассудительные размышления вместо священного праздника!.. Сам Еврипид в старости признал это на исходе дней! – Он прервал работу и с ухмылкой обернулся к Гераклесу. – И резко изменил свое мнение…
И он застучал еще сильней, чем прежде, как будто пауза была нужна только для этой, последней фразы, и продолжил:
– Старик Еврипид бросил философию и стал создавать настоящий театр! – Бом! – Помнишь его последнее произведение?… – И он с огромным удовлетворением выкрикнул: – «Вакханки»!.. – Так, будто это слово было драгоценным камнем, который он неожиданно нашел среди обломков.
– Да! – вмешался другой голос. – «Вакханки»! Творение безумца! – Менехм повернулся к Диагору, так возбужденно извергавшему крики, словно предыдущее молчание далось ему ценой огромного усилия. – Еврипид в старости утратил рассудок, как случается со всеми нами, и его театр опустился до непостижимых крайностей!.. Благородный фундамент его вдумчивого разума, старательно искавшего философскую Истину в годы зрелости, со временем пошатнулся… и его последнее творение стало, подобно драмам Эсхила и Софокла, смердящей помойкой, где кишат болезни людской души и льются реки невинной крови! – И, покраснев от своей порывистой речи, он вызывающе взглянул на Менехма.
Немного помедлив, скульптор мягко спросил:
– Могу я знать, кто этот идиот?
Гераклес жестом остановил гневный ответ товарища:
– Прости, любезный Менехм, мы пришли сюда не для того, чтобы говорить о Еврипиде и его театре… Позволь мне продолжить, Диагор!.. – Философ еле сдерживался. – Мы хотим спросить тебя…
Его прервал грохот эха: Менехм начал кричать, шагая из конца в конец помоста. Иногда он указывал на одного из мужчин молоточком, словно собираясь запустить его прямо в голову.
– А философия?… Вспомните Гераклита!.. «Без распрей нет существования»!.. Вот что думал философ Гераклит!.. Разве философия не изменилась?… Раньше она была силой, порывом!.. А теперь… Что она?… Чистый разум!.. Раньше!.. Что нас волновало?… Материя вещей: Фалес, Анаксимандр, Эмпедокл!.. Раньше мы думали о материи! А теперь? О чем мы думаем теперь? – И он гротескно закривлялся. – О мире Идей!.. Конечно, Идеи существуют, но живут в другом месте, подальше от нас!.. Они совершенны, чисты, благи и полезны!..