– Ну вот, подожди здесь. Я предупрежу хозяйку.
– Благодарю тебя.
Они расстались с веселым сообщническим жестом, и Гераклесу вдруг подумалось, что этим жестом он навсегда прощается не только с мальчиком, но и со всем этим мрачным домом и со всеми его обитателями, даже со своими собственными воспоминаниями. Казалось, весь мир умер, и знает об этом он один. Однако по какой-то странной причине больше всего его печалило расставание с мальчиком: даже его воспоминания, слабые или долговечные, ценные или поверхностные, казались ему менее важными, чем это прекрасное умное создание, этот маленький мужчина, имени которого – кто знает, по какой таинственной случайности или по какому ироничному постоянному стечению обстоятельств, – он до сих пор не знал.
Первым, как всегда, появился голос Этис.
– Слишком много визитов за последнее время, Гераклес Понтор, если речь идет о простой вежливости.
Гераклес, не видевший, как она подошла, приветственно склонился перед ней и ответил:
– Дело не в вежливости. Я обещал тебе вернуться и рассказать о том, что я узнаю о твоем сыне.
Помолчав какое-то мгновение, Этис махнула рукой в сторону рабынь, которые тут же бесшумно покинули трапезную, и с присущим ей достоинством указала Гераклесу на ложе, а сама прилегла на другое. Она была… Элегантна? Прекрасна? Гераклес не смог подобрать определения. Ему показалось, что большая часть ее зрелой красоты заключалась в легко тронувших щеки белилах, в тенях вокруг глаз, в блеске брошей и браслетов и в гармонии ее темного пеплума. Но ее суровое лицо и гибкие формы сохранили бы свою мощь и без всякой помощи… а возможно, приобрели бы и новую силу.
– Мои рабы не предложили тебе даже сухого плаща? – произнесла она. – Я прикажу их выпороть.
– Ничего страшного. Я хотел поскорее увидать тебя.
– Велико же твое желание поведать мне то, что ты узнал.
– Это так.
Он отвел взор от темного взгляда Этис. Зазвучали ее слова:
– Тогда говори.
Уставившись на свои полные руки, скрещенные на ложе, Гераклес произнес:
– Когда я был здесь в последний раз, я сказал, что у Трамаха была какая-то проблема. Я не ошибался: она у него была. Конечно, в его возрасте в проблему превращается любой пустяк. Души молодых – мягкая глина, и мы лепим из них, что хотим. Но они никогда не защищены от противоречий, от сомнений… Им необходимо строгое воспитание…
– У Трамаха оно было.
– У меня нет ни малейшего сомнения, но он был слишком молод.
– Он был мужчиной.
– Нет, Этис: он мог бы стать им, но Парка не дала ему этой возможности. Он погиб еще ребенком.
Последовала тишина. Гераклес медленно погладил серебристую бородку и промолвил:
– И, возможно, в этом и заключалась его проблема: ему не дали стать мужчиной.
– Понимаю, – Этис коротко вздохнула. – Ты говоришь об этом скульпторе… Менехме. Я знаю обо всем, что между ними было, хотя, к счастью, меня не обязали присутствовать на суде. Да. Трамах мог сделать выбор, и он выбрал его. Мы сами отвечаем за свои поступки, не так ли?
– Возможно, – кивнул Гераклес.
– Кроме того, я уверена, что он никогда не испытывал страха.
– Ты так думаешь? – Гераклес поднял брови. – Не уверен. Быть может, перед тобой он скрывал свой страх, чтобы ты из-за него не страдала…
– Что ты хочешь сказать?
Он не ответил, а продолжал говорить будто бы сам с собой, не глядя на Этис:
– Хотя… кто знает? Может быть, его страх был не так уж нов для тебя. Когда Мерагр погиб, тебе пришлось вынести долгое одиночество, не так ли? Тяжкое бремя двух детей, которых надо воспитать, жизнь в Городе, который захлопнул перед вами двери, в этом мрачном доме… Ибо дом твой, Этис, очень мрачен. Рабы говорят, что здесь обитают привидения… Хотел бы я знать, сколько призраков видели за эти годы вы с детьми… Сколько нужно одиночества? Сколько необходимо темноты, чтобы люди переродились?… В прошлом все было по-другому…
Этис неожиданно мягко прервала его:
– Ты не помнишь о прошлом, Гераклес.
– Стараюсь не помнить, признаюсь, но ты ошибаешься, если думаешь, что прошлое ничего не значило для меня…
Он понизил голос и продолжил так же холодно, будто рассуждал сам с собой:
– У прошлого были твои формы. Теперь я это знаю и могу сказать тебе. Прошлое улыбалось мне твоим юным лицом. Долгое время моим прошлым была твоя улыбка… Не по моей воле, это верно, но это так, и возможно, настало время принять это, признать это… я хочу сказать, признаться перед самим собой, хотя ни ты, ни я уже ничего не можем с этим поделать…