— Нет. Ох, нет, — старый привратник заломил руки. — Дурной мальчишка! Удрать в такое время!
— Ты, видимо, познакомился с ним лишь недавно, верно? — продолжал расспросы Аристотель. — Поскольку ты появился в этом доме вместе с Гермией, Критон и Клеофон для тебя почти чужие. Возможно, ты лучше понял бы мальчика, если бы знал его с колыбели.
— Истинная правда, господин, — слуга явно не желал перечить Аристотелю. — Но все мои мысли о госпоже, ей так навредила вся эта история.
— Возможно, — предположил я, — мальчик это понял и потому боится возвращаться.
— Вполне вероятно, — подхватил Аристотель. — И если бы можно было передать ему весточку, как-нибудь приободрить…
— Вам виднее. Только как передать-то? — В тоне привратника зазвучала неуверенность. — Но это еще не самое плохое… — Он понизил голос. — Иногда Критон говорит, что брат вернется, а иногда вдруг заявляет, что его похитили. А хозяйка думает, что это сделал Эргокл. Так мне кажется.
Я вздрогнул:
— Это она сказала?
— Не совсем. В комнате были и другие люди. Я понес хозяйке одежду и всякое такое, а там оказались стражи и Фанодем. И она сказала, чтобы, если придет Эргокл, мы сделали все, что он захочет. Я помню это «все».
— Любопытно, — протянул Аристотель.
— Но ничего не выйдет. Мы все поседеем от горя, а Клеофон так и не найдется. По-моему, ничто в этом мире не бывает, как надо. Мы даже не знаем, жив ли он. А если умер, а я думаю, что так и есть, не похоронить его — позор для семьи.
— Да-да, — согласился я. — Но никакого позора нет, если это не получается сделать немедленно. Во время войн и беспорядков умерших редко хоронят сразу.
— Когда людей хоронят, их кладут в землю. И они уже больше не встают, — послышался странный, тоненький голос. Я оглянулся, но вокруг никого не было. Тогда я посмотрел вниз и увидел маленькую Хариту, которая незаметно вошла в комнату.
— О Харита, дочь Эпихара! — воскликнул привратник. — Ты прекрасно знаешь, что не должна здесь быть! Эта комната для мужчин. Кроме того, тебе нельзя ходить по первому этажу без кормилицы…
Девочка пропустила эту тираду мимо ушей:
— А им придется хоронить Клеофона?
— Нет, нет, — успокаивающе проговорил я.
— Если он умер, они должны, — настаивал ребенок.
— Давай будем надеяться, что в настоящий момент нет необходимости в похоронах, — предложил Аристотель.
Девочка подняла на него глаза.
— Я хочу к маме, — с упреком проговорила она.
— Я знаю. Наберись терпения. Однажды твоя мама обязательно придет или пошлет за тобой. Но сейчас нам всем очень нужно выяснить, где может быть Клеофон. Ты знала его хоть немного? Что он любил… любит делать?
Малышка пожала плечами:
— Он любит бегать и играть в войну. Ему нравилось в поместье — он хочет купить собственное, когда вырастет. А еще он любит лошадок, но меньше, чем Критон. Критон хочет покупать много-много лошадок и править колесницей на Олимпийских играх. Клеофон любит мулов, очень сильно. Когда он приходил вместе с долговязым, мы смотрели на мулов. Я погладила одного.
— Очень хорошо, о Харита, дочь Эпихара. Я начинаю лучше понимать этого мальчика. Что еще? Что еще он любит делать?
— Играть в бабки. Иногда он позволял мне играть с ним. А еще он любит свежий хлеб и блины с медом, и я тоже.
— И я, — признался я.
Не обращая внимания на беспокойство старого привратника, который пытался спровадить ее из комнаты, единственная дочь Эпихара уселась на скамеечку для ног возле хозяйского кресла.
— Тебе понадобится одежка, дорогая, чтобы идти на похороны, — сказала малышка. Я испугался, а потом понял, что она обращается к кукле. Та беззаботно махала глиняными руками, хотя очень страдала от недостатка одежды. Единственной деталью ее туалета была узкая жеваная тряпка, обмотанная вокруг шеи. Харита развязала эту грязную ленту, словно готовясь переодевать свою питомицу.
— Не хочу опять на похороны! — пропищала кукла и протестующее подняла руки.
— Но если все пойдут, то и тебе придется, — взрослым тоном сказала Харита. Мы найдем госпожу дочь и оденем ее, а потом все вместе пойдем. Так делают, когда кладут в землю умертвенного!
— Нет! — упрямилась кукла. — Оставь меня в покое. Уходи! Я посплю. Ты просто расскажешь, что было на похоронах. Я не хочу одеваться. Я должна присматривать за моей маленькой.
Тут еще одна кукла, величиной в половину моего большого пальца и сделанная из куска печеного теста, подняла отчаянный крик:
— Не уходи, мамочка, не уходи!
— Это Артимм? — спросил я, с любопытством глядя на замызганную куклу из теста. Я только что вспомнил, что, когда мы были здесь в прошлый раз, девочка повторяла: «Я не могу найти Артимма. Я хочу найти Артимма».