— У вас, смотрю, куры, — сказал я, возможно, чересчур бодро.
Раб кинул на меня свирепый взгляд:
— Оставь эту курицу в покое, ясно тебе?
Видимо, шелудивый цыпленок ходил в любимцах у этого чудовища.
— Позволь, мы пройдем и поговорим с ней… Я хочу сказать, с Ликеной, — предложил Аристотель, пытаясь обойти грозного стража, но тот остановил его своей огромной ручищей.
— Никто никуда не пройдет. Ей не нужно, чтоб являлись тут всякие и совали нос, куда не просят. Вы можете написать записку?
— Да, — решительно ответил Аристотель. — Только вот писать мне не на чем, разве что… ах да, я же захватил таблички. — Он выудил из кармана две видавшие виды деревянные таблички. — Я напишу ей коротенькое послание, раз ты утверждаешь, что это предпочтительнее, — добродушно прибавил философ, пытаясь стереть с мягкого воска последнюю надпись. Он быстро набросал несколько строк и сложил дощечки. Между тем мул Аристотеля громко испортил воздух и направился к остаткам огорода.
— А ну возвращайтесь на дорогу, — приказал раб. — И животных заберите. Давай сюда таблички. Так, теперь стойте, где стоите, а я сейчас приду.
Он выхватил у Аристотеля таблички и зашагал прочь. В домике, несмотря на его скромные размеры, очевидно, была задняя дверь, поскольку раб свернул за угол и скрылся из виду.
— Кем бы ни была Ликена, охраняют ее хорошо, — проговорил Аристотель. — Кому же принадлежит это сокровище, хотел бы я знать? И почему ее любовник, который, судя по всему, настоял на таких строгих мерах предосторожности, не мог подарить ей собаку?
Мы стояли неизвестно где и дожидались неизвестно чего. Резкий порыв ветра принес холод и сырость, я весь покрылся мурашками. Еще недавно легкая прохлада пришлась бы весьма кстати, но только не сейчас. Долгое тряское путешествие верхом и борьба с непослушным мулом не прошли даром: плечо мое налилось пульсирующей болью, а теперь старую рану словно принялись терзать ледяные пальцы. Мне вдруг стало жаль себя: жду впустую, плечо болит, до дома ехать и ехать, а того и гляди хлынет дождь. И все же в глубине души я знал, что ждать придется недолго. И правда, раб вскоре вернулся. Он был один и, судя по всему, не собирался приглашать нас в дом. Он просто сунул Аристотелю таблички, только не те, которые тот передавал, а другие, новые, из хорошего дерева.
— Возьми и проваливай, — буркнул раб.
Аристотель торопливо раскрыл щедро покрытые воском таблички, а я заглянул ему через плечо, торопясь прочитать нежданное послание:
Славному Аристотелю из Ликея
нижайший поклон от Ликены.
Это не конец твоих поисков. Я — лишь покорное орудие. Но и я думаю, что пора пропавшему найтись.
Ответ на свой вопрос ты мог бы получить у матери, знакомой нам обоим. Однако негоже докучать убитой горем женщине, а посему прошу: возьми это письмо и обратись к прорицательнице, что живет в доме прях. В ее силах пролить свет на тайну.
— Поразительно, — воскликнул я. — Чтобы женщина писала письма! Да еще такие длинные.
— Да, это редкое умение, — отозвался Аристотель. — Почерк разборчивый, да и стиль неплох. Можно подумать, текст надиктовал мужчина. Но кто…
— Проваливайте оба, живо! — нетерпеливо приказал раб. — Нечего пялиться на записку, словно букв никогда в жизни не видали. Точно этот мул!
И правда, один из мулов, казалось, читал записку через плечо Аристотеля.
Решив, что лучше не перечить нашему собеседнику и не задерживаться возле дома таинственной Ликены, мы снова вскарабкались на мулов (не без труда) и тронулись в обратный путь. Небо быстро темнело, с вершин Парнаса со свистом дул ветер. Черные тучи грозно смотрели на нас сверху вниз. Оглянувшись, я увидел, что домик Ликены, притулившийся на склоне возле пустыря, стоит в последнем островке света, а все вокруг стремительно тонет во мраке.
Наши усталые лошадки медленно трусили по дороге в Афины.
— Что означает это странное послание? — спросил я. — «Мать» — это, должно быть, Гермия. Но я не знаю никакой женщины из дома прях. Что за прорицательница?
— Еще как знаешь. Это хозяйка девушек, которые прядут, когда им нечем больше заняться. Манто, чье имя значит «прорицательница», «предсказательница». Речь, несомненно, о ней.
И тут из черных туч хлынул дождь, ветер, по-прежнему дувший с Парнаса, гнал потоки воды по дороге. Мы не взяли плащей и вымокли до нитки. Ливень продолжался недолго, когда мы въехали в город, он превратился в мелкий дождик, но прогулка верхом все равно не доставляла нам никакого удовольствия.